Пчеловодство выходного дня

 Мед и воск в быту славян.

Бортничество как важ­нейшая производственная деятельность славян наложило от­печаток буквально на весь их быт, устои, уклад жизни, на­чиная от повседневной пищи и кончая обычаями, свадебны­ми и религиозными обрядами, на характер русской души. Все это говорит о том, как широко было распространено пчеловодство и на каком высоком уровне оно находилось.

С глубокой древности человек употреблял мед в пищу. Считался он такой же изначальной необходимостью и да­ром Божьим, как хлеб насущный. Древние мудрецы говори­ли: главное из всех потребностей для жизни человека — вода, хлеб, мед и молоко. Люди исстари мечтали об обето­ванной земле, текущей “медом и млеком”. Все народы мира отдали дань меду. Пожалуй, нет другого такого питательно­го вещества, которое бы так ценилось народами всего света, как мед.

Трудно представить русский быт без меда. Янтарные полновесные соты в глиняной чашке на деревянном обеден­ном столе — престоле, теплый ржаной хлеб с медом, паху­чие медовые пряники, лесные ягоды, сбитни, горячее моло­ко и чай с медом, холодный медовый квас в летнюю жару, долбленые липовки и лагуны с медом разных оттенков и ароматов на шумных базарах и ярмарках — все это было извечно у нашего народа.

Мед ели с кашами и киселями, подавали к блинам и оладьям. Он входил в любимые народные кушанья, с ним пекли сладкие праздничные пироги, которые, по словам ле­тописца, “с медом и маком творены”, затейливые коврижки и печенья. С медом готовили разваристую пшеницу, яч­мень и другие блюда, сладкие творожники и пудинги, варили варенье.

Философы прославляли мед, поэты воспевали его. В ве­ках и доныне не потерял он своего высокого достоинства.

Мед придавал силы, крепость, легкость в теле. Это его свойство было хорошо известно древним. Меду приписывали способность продлевать жизнь, сохранять здоровье, молодость души и тела. Его считали един­ственным средством к достиже­нию безболезненной и бодрой старости.

Мед, пожалуй, самое первое лекарство, известное человеку. Широко пользовались им древ­ние славянские племена при лечении многих болезней. Он был первым средством при про­студах, прекращал кашель, по­могал при нарывах, болезнях глаз. Прикладывали его и на незаживающие раны. Мед сме­шивали с отварами лекарствен­ных трав и пили при грудных, почечных и сердечных недо­моганиях. По понятиям древних, он обладал таинственной силой и был создан для излечения смертных.

Мед — уникаль­ный продукт природы, чудо-вещество. Главный компонент его —лег­коусвояемые углеводы. Есть в нем минераль­ные вещества, фермен­ты, витамины, белки, аминокислоты в соче­таниях, весьма благо­приятных для челове­ка. Мед может храниться веками. От времени качество и це­лебная сила его повы­шаются. В прошлом, в монастырях старались употреблять «давний» мед. Сибирские пчеловоды-раскольники выдерживают мед деся­тилетиями.

Мед — один из самых популярных компоненте» лекар­ственных препаратов в народной медицине. С давних вре­мен его применяли в фармацевтике. Старинные лечебники и травники содержат сотни рецептов лекарств, в состав ко­торых входил пчелиный мед. Почти все лекарства содержа­ли его. Воплотился в этом концентрированный опыт тыся­челетий. Многовековая традиция использования меда в ле­чебных целях, когда его добавляют к настоям и отварам целебных трав, живет в нашем народе до сих пор.

Знали и о целебных свойствах узы — прополиса. Кусоч­ки его бросали на раскаленные древесные угли и дышали смолистым дымом тлеющего прополиса, который помогал при застарелых болезнях дыхательных органов, выводили им мозоли. Лечили спиртовыми экстрактами прополиса долго не заживающие и огнестрельные раны.

Издавна и широко употребляли мед в свадебных и по­гребальных обрядах. Невесте на счастье и богатство дарили мед, пекли свадебные сладкие медовые пироги, угощали ими новобрачных при встрече и приеме в дом. По старин­ному поверью народов Поволжья, в день свадьбы жених по­сылал невесте кадку меда. На свадебном пиру, прежде всего, подавались на блюдах масло и мед, которые намазывали на хлеб. После обеда гостям подавали кружку сыты — разве­денного водой меда. Каждый отпивал по глотку и клал на поднос подарки.

Мед служил символом сладости жизни, довольства, люб­ви и богатства. Мед и медовые кушанья приносили рожени­цам, угощали им самых дорогах и почетных гостей. По на­родному обычаю, даже враждующий, принявший мед, за­бывал обиды и становился доброжелателем.

Согласно свидетельствам иностранцев наши предки еще в V веке до новой эры при похоронах ели мед, ставили на могилах сосуды с медом, на поминальных обедах по покой­никам употребляли его в пищу. Приведенный факт культо­вого обряда исторический, он говорит о том, что предки до­рого ценили этот дар природы. Такой обычай укоренился, стал необходимым при погребальных обрядах. При помино­вениях усопших могилы родных и предков поливали медом и медовым вином.

Как сообщают византийские историки, до принятия хри­стианства у славян обычная жертва богам — мед, а жертва языческая всегда состояла из продуктов, которые были в изобилии у народа. Жертвенный ритуал — принятая и ос­вященная веками народная традиция.

Свойства воска привлекали человека с древнейших вре­мен. Многие века служил он источником света в избе сла­вянина, сменив традиционную лучину, масло и жир. Горел он ярко, ровно, без копоти и дыма. Правда, сначала свечи из воска ярого употребляли для освещения только самые богатые люди. Это считалось большой роскошью. В начале IV века весь богатый Константинополь был освещен свеча­ми. Русь тоща уже торговала с ним и перенимала его обы­чаи. Потом, когда свечей выпускалось много, они стали де­шевле, вошли в повседневную жизнь. Самая первая воско­вая свеча — это лучина, пропитанная воском.

Древние считали, что пчелы собирают воск с цветков, как и мед. Цветочную пыльцу принимали за мельчайшие частицы воска, которые пчелы скатывали в комочки.

Воск обычно получали развариванием освобожденных от меда сотов в воде и процеживанием через шерсть, а потом стали их прессовать. Примерно из двух пудов сотов выхо­дил пуд воска. Были в Древней Руси и прекрасно знавшие дело воскобои, которые сортировали сырье, не перетаплива­ли молодую сушь со старой, получали воск превосходного качества, так высоко ценившийся на мировом рынке.

Благодаря своим универсальным свойствам воск со вре­мен глубокой древности получил самое разнообразное при­менение.

Восковые свечи — неотъемлемая часть княжеских и царских дворце» и храмов, всех торжественных церковных обрядов, ритуалов, похоронных и поминальных церемоний. Особенно резко возросло внутреннее потребление воска рус­ской православной церковью. Он приобрел высокое божест­венное значение. После принятия христианства и утвержде­нием нового религиозного миросозерцания быстро строились церкви и монастыри на всей обширной территории Киев­ской Руси — в городах и селах. По сообщению летописца, в XII веке в одном только Киеве было более 600 церквей. Ему следовали Новгородское, Черниговское, Полоцкое, Владимиро-Суздальское и другие удельные княжества. В пери­од феодальной раздробленности и после образования Мос­ковского государства употребление воска церковью и мона­стырями не уменьшилось. В ароматный ладан входил и прополис. В утверждении христианства на святой Руси пче­ловодство сыграло поистине историческую роль.

Воском натирали полы в церквах и храмах, где совер­шались христианские богослужения, во дворцах, в княже­ских и царских покоях, купеческих хоромах, монастырских кельях. Довольно широко применяли его и в лечебной практике. Девственный воск из сотов, в которых не было расплода, входил в состав пластырей и мазей, приготовлен­ных на животном жире. С ним делали компрессы, припар­ки, потому что он имел свойство согревать и мягчить, спо­собствовал обновлению тела. Девственными восковыми со­тами лечили простуду легких. По словам Геродота, воск, как и прополис, применялся для бальзамирования трупов.

Пудовые восковые свечи зажигали на свадьбах и других семейных торжествах. На старинных брачных обрядах, так называемых свещниках, которые существовали еще в XVII веке, свеча жениха весила пуд с четвертью, а невесты — пуд без четверти. Эти гигантские свечи из воска ярко горе­ли при венчании, потом их ставили в спальню новобрачных в кадки с пшеницей, где они и горели всю ночь.

Такие торжественные церемонии, естественно, были воз­можны только при изобилии воска. Он служил символом духовной чистоты, счастья, надежды и благополучия. Даже отъезд в дальнюю дорогу сопровождался на Руси возжига­нием восковых свечей. В Крещенье во время гаданий рус­ские девушки “ярый воск топили”, пытаясь узнать свою судьбу.

Не обошлась без воска и письменность на заре своего появления. Он заменял бумагу. Им покрывали тонкие ши­рокие дощечки и писали на них заостренной палочкой или иглой. Так дети обучались письму, а взрослые писали лю­бовные послания. Воском опечатывали секретные письма, красными восковыми печатями скрепляли важные договор­ные бумаги. Из него лепили различные фигуры, анатомиче­ские препараты, восколеи-формовщики лили маски, муля­жи цветов и плодов, которые трудно было отличить от на­туральных. Воск ценили за пластичность, изящность и дол­говечность. В России восковые фигуры изготовляли еще в XVIII столетии. Великолепный восковой бюст Петра I уже более двух веков хранится в Музее этнографии Российской Академии наук. Широко известен восковой бюст великого русского полководца А.В.Суворова. В Московском музее восковых фигур представлены фигуры Ивана Грозного и Екатерины II, Пушкина и Льва Толстого, Кутузова и Жу­кова, многих современных политических и государственных деятелей. Музеи восковых фигур есть в Лондоне, Пекине и других столицах мира.

Живописцы приготовляли краски с воском. Он придавал им сочность, а картинам долговечность.

В домашнем обиходе воском пользовались дня вощения нитей при пошиве обуви. Нить приобретали твердость, прочность, долговечность. С воском готовили мазь для не­промокаемой обуви, покрывали ею ружья и другие метал­лические предметы. Она предохраняла их от ржавчины. Это хорошо знали и бортники, и охотники.

Из воска вместо жемчуга делали украшения для жен­щин — броши, ожерелья. Он придавал нарядам натураль­ность, сообщал привлекательность.

В древности лодки, долбленые лодки, остроносые учаны, крутобокие челны, торговые и военные корабли, чтобы меньше портились, снаружи покрывали красками, смешан­ными с растопленным воском. Эти краски-смолы обладали удивительной прочностью.

В наше время пчелиный воск находит еще более широ­кое применение, а в некоторых отраслях промышленности он просто незаменим.

Бортничество и его высокоценные продукты составили богатство и славу Русской земли.

Бортничество и русский лес.

Медоносные пчелы неотделимы от растительного царства. В эволюционной ис­тории живой природы в течение миллионов лет пчелы как опылители цветковых растений способствовали расселению и распространению их по Земле, совершенствованию, появ­лению новых видов и разновидностей, их выживанию.

Пчелы — коренные жители леса. Он для них родная стихия, как для зверей и птиц. Лес во многом обязан медо­носным пчелам. Влияние их на сохранение богатейшей лес­ной флоры, своеобразие и многообразие произрастающих высших цветковых бесспорно — размножение семенами возможно только при перекрестном опылении цветков насе­комыми. Пчелы — составная часть фауны леса, важное звено его экологической системы. Они способствуют естест­венному воспроизводству видов древесных, кустарниковых и травянистых цветковых растений, сохранению растительных сообществ, поддержанию экологической стабильности в при­роде леса, динамическому равновесию в биосфере.

Но и пчелы многим обязаны лесу. Он дает им пищу, убежище, заслоняет от ветров, палящего летнего солнца, зимнего холода.

Пчелы и лес — извечные союзники. Они дополняют и обогащают друг друга. Пчелы умножают богатство леса яго­дами, плодами дикорастущих садовых, орехами. Эта эконо­мическая сторона — источник очень ценимо, богатого ви­таминами, целебного продовольствия для людей — важна. Пчелы увеличивают количество кормов для диких живо­тных и птиц.

Бортевое пчеловодство способствовало сохранению лесов в первозданном состоянии. Оно было естественной состав­ной частью леса.

Бортные ухожья — это своеобразные заповедные зоны, где сохранялись растительные богатства и животный мир, дупла и борти, запрещалось самовольно рубить деревья, да­же ходить в бортный лес с топором, драть липовое лыко.

По существовавшему закону, бортники обязаны были беречь не только свои борти, но и сам лес, следить, чтобы без разрешения не рубили дрова, не разводили костров. С них строго взыскивали за малейшие упущения. В казенных лесах издревле были старосты бортников, которые следили за целостью бортей и лесов и были наделены большой властью.

Истории известно немало случаев тушения пожарю бор­тниками. Союз их с лесом надежен и понятен. Он хранил и их личный капитал. Вокруг бортей они соблюдали величай­шую чистоту. Во избежание пожара валежник и сухую тра­ву относили далеко в сторону. Это к тому же меньше при­влекало зверей — разорителей пчелиных гнезд. Кроме того, за опрятностью возле бортных деревьев обязывались сле­дить лесничие.

Бортные ухожья — это по-хозяйски заботливо ухожен­ные лесные зоны, разумно и надежно поставленные.

Вместе с упадком бортевого пчеловодства стало наблю­даться и оскуднение лесов, обеднение растительных сооб­ществ, ценных в медоносном отношении и лесоразведении. По сообщению лесоводов, евро­пейские леса до тех пор про­цветали, пока в них поддержи­валось бортничество. “Если бы я был убежден в том, что бор­тевое пчеловодство угрожает лесам опасностью, — писал Витвицкий, известный своим ревностным служением отечест­ву, — в таком случае я пожер­твовал бы пчелами в пользу лесов”. Он предложил делать борти и в кривых деревьях, советовал устраивать по нескольку бортей в дуплах, чтобы сохранить нетронутым ценный строевой лес.

Борти и живущие в них пчелы оживляли и одухотворя­ли лес, подчеркивали его девственность и дремуч есть, со­храняли неповторимость, гармонию мира, удивляли и радо­вали человека в течение многих столетий.

Каким бедным становится лес без пчел, как тускнеет его прелесть! Это все равно, что если бы он остался без птиц.

В разных уголках лесной России до сих пор еще нахо­дятся любители бортного промысла. Он привлекает их своей необычностью, близким общением с нетронутой природой, прямой связью с далекими предками и, конечно, романти­кой. Профессия бортника — это профессия смелых и силь­ных. Она пережила века. Занятие это увлекательное, инте­ресное, щедро вознаграждаемое чудесным “диким” медом.

Пчелы формировали эстетический облик Земли и уже одним этим воздвигли себе вечный памятник. Без них обеднели бы леса и луга, а может бытъ и совсем исчезли многие представители нашей высшей растительности. Отсутст­вие пчел в современ­ных лесах — экологи­ческая катастрофа.

Бортников-любителей можно встретить в дебрях могучих лесов Урала, Беларуси, Сибири, Поволжья. Пользуются они и старыми бортями, выделанными еще сотни лет назад де­дами и прадедами. В них по-прежнему селятся и живут пчелы.

Нынешние бортники — люди образованные, хорошо знающие современное пчеловодство, в совершенстве вла­деющие бортным искусством. Как и их предки, берегут они родную природу.

Упадок бортничества.

Капитализация России, на­чавшаяся в XVII веке, создала условия для более интенсив­ного развития всех отраслей хозяйства. Строительство крупных промышленных предприятий, русского морского флота, расширение городов и рабочих поселков потребовали большого количества леса. Рубка леса особенно интенсивно началась в начале XVIII столетия. Лес, как прежде мед и воск, стали одним из важнейших источников дохода земле­владельцев. Помещики продавали его на корню. Строевой и корабельный лес для парусных судов и военных кораблей шел из средней полосы России, Урала, Сибири. На боль­ших площадях вырубали его для приготовления пороха, вы­топки смолы, производства домостроительных деталей, на бондарные цели. Шел необратимый процесс обезлесивания.

Новые социально-экономические сдвиги не могли не по­влиять на лесное пчеловодство. Они неизбежно вели его к упадку. Бортевой промысел почти повсеместно сокращался. Все меньше становилось пущ и бортевых ухожьев, которые недавно служили богатыми источниками меда. Лесосеки распахивались под хлеб. Оставались на них лишь одинокие деревья с бортями — уникальные памятники природы, ос­татки могучих бортных лесов, немые свидетели некогда процветавшего на Руси лесного пчеловодства.

Лесорубы, смолокуры, поташники и другие “пришлые люди” вместе с могучими соснами, дубами, вязами не ща­дили и бортные деревья, разоряли борти. Некогда заповед­ные бортные леса наполнялись стуком топоров, визгом пил, грохотом падающих деревьев, дымом и гарью. В челобитной московскому царю бортники жаловались: “Пришлые люди стали чинить всякое воровство… пчелы драли… а отдельные деревья со пчелами и без пчел на корени секли… и бортные снасти имели, и бортников били, и смертным убийством уграживали”.

Небезразличны к бортям были грибники, сборщики ягод, орехов, диких плодов, заготовители сена, пастухи.

Законы продолжали защищать бортничество, требовали не повреждать бортей и бортных деревьев, близко не под­пахивать “чудное бортное дерево”, но осуществлять их ста­новилось все труднее. Многие бортники, преданные своему промыслу и мастерству, уходили вглубь девственных, ни­кем пока не тронутых лесов, в глухие незаселенные места и там ставили починки и деревни, вновь создавали бортные ухожья. Другие оставляли бортничество и заводили домаш­ние пасеки.

Участки с бортями приходили в запустение. Иссякал мо­гучий источник народного богатства, которое много веков давала сама природа. Упал вывоз меда и воска за границу. Снизилось экономическое значение пчеловодства. Все это не могло не отразиться на материальном благополучии бортни­ков, способствовало обнищанию крестьян-хлебопашцев. “Мы потеряли в короткое время один из излюбленнейших и прибыточнейших источников народного довольства и богатства, — с горечью писал Витвицкий, — над усовершенствованием которого целые века трудились наши прадеды и деды”.

Кризис бортевой системы, вызванный новыми общественно-историческими условиями, не мог не привести к поискам более интенсивных форм пчеловодства. Такой сис­темой ведения пчел как раз и стало пасечное, домашнее, ульевое пчеловодство.

Колодное пчеловодство

Стремление спасти борти и дупла с пчелами от разграб­ления и уничтожения, которому они подвергались при интенсивных лесоразработках и лесоповалах, привело борт­ников к мысли перенести их из лесов поближе к своему жилью, сконцентрировать на меньшей территории леса, чтобы можно было легче сохранять. Из поваленных лесору­бами бортных деревьев они выпиливали куски с бортями и перевозили их на новое, заранее подготовленное место. Так же поступали и с дуплами, в которых жили пчелы.

Впервые в истории русского пчеловодства появились пе­редвижные борти, которые положили начало перемещению медоносных пчел, получившему впоследствии очень широ­кое распространение и ставшему одним из самых надежных способов увеличения медовой продуктивности.

Бортники отыскивали дуплистые деревья и специально, чтобы самим приготовить из них такие же передвижные борти для увеличения своего пчеловодного хозяйства, сру­бали их и оставляли на год-два на месте, чтобы они под­сохли в коре и не дали трещин. Потом разрезали на части, очищали, выбирали сердцевину. Такие цилиндрические об­рубки древесного ствола толщиной от 80 сантиметров и бо­лее имели длину 1,5 — 2 метра. Снизу и сверху отверстия забивали деревянными колодками или толстыми дощатыми кругами, просверливали два круглых отверстия для входа и выхода пчел, прорубали должею, как в борти, и прилажи­вали деревянный брусок, закрывающий это продолговатое отверстие. Иногда для дополнительной защиты должеи от птиц двумя деревянными гвоздями прибивали широкую доску.

Такие отделенные от живых деревьев обрубки-чураки стали называть колодами, пеньками. В русском пчеловодст­ве появилось новое понятие — ульи.

Для изготовления улья-колоды служили сосна, липа, дуб, ветла, тополь и другие толстые деревья.

Ульи на деревьях.

Бортники хорошо знали, что пче­лы не любят жить низко. Рой никогда не поселится в борть, находящуюся близко к земле, если рядом, выше, есть свободная борть. Пчеловоды не допускали мысли, что пчелы могут нормально жить в колодах, стоящих на земле. Здесь сырость, мокрота, мыши, жабы, скот, да и небезопас­но от зверей и воровства, поэтому по традиции колодные ульи поднимали на деревья на такую высоту, на которой прежде устраивали борти. Это были, так сказать, искусст­венные борги. Пчеловоды старались следовать природе пчел. Первый и ближайший учитель для них, как известно, — природа. Она и тут служила им примером.

Пчелы по-прежнему оставались в привычных для них родных, естественных условиях — в кронах деревьев и в безопасности. Колоды поднимали и укрепляли на прочных толстых сучьях. Привязывали их к стволам веревками или скрученными ветловыми прутьями. На дереве подвязывали и по две-три колоды одну над другой летками в разных на­правлениях. Бортническая практика убеждала, что такое близкое многоэтажное расположение жилищ не мешало ро­ям заселять их и жить.

Колода на одиноком дереве

Устраивали для колод и специальные вышки — палата, одры, станы, помосты. Обычно подыскивали для этого два рядом растущих дерева или одно толстое с развилкой. Стволы или развилины связывали прочной рамой из тол­стых деревянных брусков. Стволы крепко стягивали клинь­ями, чтобы не шатались даже в сильный ветер. Затем на высоте 4—6 метров насквозь пробуравливали стволы и в от­верстия забивали крепкие дубовые бруски так, чтобы их концы оставались свободными. На бруски клали две или четыре балки и настилали толстые доски — подмостки, ко­торые прибивали длинными прочными деревянными гвоздя­ми, чтобы концы их торчали снизу на 30—40 сантиметров. Получался помост, напоминавший деревенские палати. Гвозди забивали не только в балки, но и по всей толщине настила. Они защищали колоды от медведей. На первый слой досок настилали второй и третий, прибивая их боль­шими гвоздями. Получалось очень прочное сооружение, вы­держивающее большую тяжесть. Медведь не мог проломить его головой.

На палати устанавливали колоды. Над ними на крепких сучьях привязывали еще колоды.

Станы делали и на столбах высотой 5—6 метров от зем­ли, вкопанных вокруг толстого дерева. Ульи на помостах послужили прообразом будущих домашних пасек.

От дождя колотя покрывали берестой, еловым или ли­повым лубом, а чтобы кровлю не сдул ветер, сверху при­давливали тяжелыми дубовыми досками. Для защиты от медведей, которых манил медовый дух от такого скопления пчел, к стволу, под палатями, подве­шивали на крепких веревках толстый суковатый чурбан, который мешал зверю добраться до ульев.

Возле колод укрепляли всевозможные отпугивающие ус­тройства — трещотки, чучела, деревянные обручи с коло­кольчиками, звука которых медведи боялись и уходили от опасности. Пчел в колодах тревожили дятлы, особенно зимой. Иногда они проклевывали толстые стены колод, добирались до гнезда и разоряли его. Для отпугивания их вешали чу­чела ястреба, филина, совы и других хищных птиц. Палатей в лесу устраивали много, в зависимости от чис­ла семей.

Подъем тяжелых колод на значительную высоту был не под силу одному человеку и даже семье пчеловода, требо­вал особых приспособлений. Для облегчения пользовались различными подъемниками — лебедками, блоками или во­ротами наподобие колодезных — круглыми двухметровыми деревянными валами толщиной до 20 см с кресто­винами-рукоятками. Такой вал сажали на ось, укрепляли на сучьях, привязывали к нему веревку, а к другому концу — колоду. При вращении канат наматывался на вал и под­нимал улей. Вместе с ним обычно поднимался и пчеловод, где надо пропуская его между сучьями.

На вал насаживали и большое деревянное колесо, кото­рое приводили во вращение ногами, поочередно наступая на спицы.

Колода в густой кроне

Подъемные устрой­ства обычно были об­щественной собствен­ностью, ими пользова­лись все пчеловоды се­ления. Они помогали друг другу и в подъем­ных работах.

Колоды на настилах размещали группами, неподалеку друг от друга так, чтобы к каждой можно было подойти и чтобы пчелы не путались, без труда находили свои гнезда.

Уход не отличался от ухода за бортными семьями: весной удаля­ли накопившийся за зиму сор и мертвых пчел, осенью с ножом и куревом обходили свои “кузовые” владе­ния и подрезали медо­вые соты, на зиму, для защиты, обвязывали колоды хворостом с листьями.

Ворот, с помощью которого поднимали колоды на дерево.

Так из года в год, с весны до весны и стояли колоды на настилах. Од­нако пчеловоду стало удобнее работать с пчелами, чем раньше в бортах, проще наблюдать за их жизнью.

Пчеловоды-промышленники и коммерсанты для увеличе­ния числа семей и для их продажи пустые навощенные ко­лоды — пни незадолго до роения устанавливали на деревь­ях в самых лучших местах леса. Они стихийно заселялись “шатущими” роями. Осенью, после отбора лишнего меда, колоды с молодыми семьями увозили домой. Весной их про­давали или вновь возвращали в лес на деревья и получали от них мед.

Эту систему пчеловодства вправе можно назвать улье-бортевой, переходной формой от бортничества к колодному, ульевому пчеловодству, так сказать, домашнему бортниче­ству. Между прочим, в первое время колоду по привычке называли бортью.