Пчеловодство выходного дня

 Бортные знамена.

Борти принадлежали бортнику и считались его частной, неприкосновенной собственностью. Труд, затраченный на изготовление борти, давал право вла­дельцу по собственному усмотрению пользоваться продукта­ми пчел из принадлежащей ему борти. Родился обычай ста­вить на бортное дерево особый знак — клеймо, который обозначал принадлежность дерева и борти определенному лицу. Дерево с бортью метилось. Метка-знамя наносилась и на дупло тем, кто его обнаруживал первым. Потом оно переделывалось в борть или по усмотрению бортника остава­лось нетронутым, и поставляло рои. Этот обычай существо­вал многие столетия, вплоть до возникновения пасечных форм хозяйства, и соблюдался свято.

Иногда дуплистое дерево с пчелами или часть горы, где жили пчелы, огораживали, что указывало на то, что эти огороженные участки переходили в чью-то полную собст­венность, и уже никто не имел права ими воспользоваться.

Знамя наносилось на дерево, как правило, на уровне груди бортника топориком, ножом, долотом или другими режущими инструментами. По внешнему виду это комби­нации прямых, ломаных или реже кривых линий в самых разных сочетаниях, чтобы эти фигуры выделялись своеобра­зием начертания и легче удерживались в памяти. В них обычно наблюдалась довольно строгая симметричность со­ставных частей.

Знамя как знак собственности имеет очень древнее, самобытное и чисто народное происхождение. Знаменовать — значит рисовать, чертить. Знаки на бортное дерево накла­дывали не только русские, но и украинцы, белорусы, поля­ки, сербы, татары, башкиры, мордва. Своим возникновени­ем знамена обязаны родовому быту наших предков. Роды и племена имели свои особые знаки — эмблемы, которые слу­жили им символами, своеобразными печатями. Ими они обозначали свои владения, границы лесных участков, зе­мельных и охотничьих угодий, которыми пользовались.

Разнообразны межевые и рубежные знаки. Знамена “грань” или “рубеж”, которые обозначались крестом или прямой горизонтальной линией и наносились зарубками на дерево, как полагают ученые, древнейшие. Они впоследст­вии широко использовались и бортниками, которые уже обогащали их различными дополнениями и воспроизводили в различных вариациях. Впоследствии круг названий и на­чертаний знамен пополнялся и расширялся за счет графи­ческого изображения живых и неодушевленных предметов окружающего мира.

Знамена схематически изображали предметы быта, тру­да, животных, явлений природы, отражали жизнь нашего народа на ранней ступени исторического развития. Вот не­которые из них: вилы, гребень, грабли, ворота, посох, то­пор, молоток, серп, удочка, дуга, коса, кочерга, лопата, ле­стница, полоз, багор. Немало изображений диких и домаш­них животных, растений: олень, рыба, нога глухаря, кури­ная нога, клюв, белка, конь, заячьи уши, тетеревиный хвост, ель.

Встречаются знамена на военную тему: лук, стрела, шеломец, сабля, тетива и другое древнее оружие. Это тоже отражало тогдашнюю действительность с набегами кочевни­ков на Русскую землю, защитой отечества.

Есть графические изображения, относящиеся к человеку: брюки, голова, борода, ладони, ножки, ребра, локотки.

В разных местах Древней Руси в бортных знаменах наблюдается довольно близкое схематическое начертание одинаковых предметов.

Знамена сохранялись в роду и передавались по наследст­ву из поколения в поколение. Но они претерпевали и неко­торые изменения. Если братья-бортники вели самостоятель­ное, независимое друг от друга хозяйство, то старший на­следовал от отца семейное знамя, а младшие добавляли к нему новые небольшие, но характерные насечки, отличаю­щие это знамя от фамильного.

Бортник обычно имел одно знамя, которое он наносил на все свои бортные деревья, но встречались и такие, кото­рые владели несколькими знаменами. Их борти находились в разных лесах.

Знамена на княжеских и государевых бортях отличались от крестьянских торжественностью и выразительностью. Они имели такие названия: престол, крест на престоле с венцом, царская корона. Корона специально отливалась из меди и бронзы, а не вырубалась на коре и прочно прикреп­лялась к дереву. Эта знамена служили символом княже­ской и государственной власти. Простые бортники не могли воспользоваться этими изображениями бортных знамен.

На лесном участке обычно бывали перемешаны борти нескольких владельцев. Каждый хорошо знал свои и никог­да не посягал на собственность других. Знак собственности ограждал борть от разорения и присвоения другими, счи­тался неприкосновенным. Только в том случае, когда борти продавались или на что-то обменивались, новый хозяин имел право борть раззнаменовать, то есть стесать старое знамя и насечь свое. Вековые борти иногда хранили на стволе слепы различных знамен.

Бортные знамена — ценные исторические памятники. Они говорят о тонком знании природы бортниками, их не­заурядном профессиональном мастерстве, являются релик­виями быта и культуры глубокой народной старины, откры­вают пласты нашей национальной действительности. В них, как и в уникальных предметах древних веков, материали­зована история русского народа.

Бортники могли рассказать “биографию” каждой своей борти, называли их по именам, выделяли самые садкие, в которые охотно селились рои, и медистые, которые давали меда больше других в течение целого столетия. Зависело это и от места расположения бортного дерева в лесу — оно выделялось, привлекало пчел-разведчиц при отыскании жи­лища, — и от объема борти, чистоты выделки, направления летков и, конечно, профессионального мастерства самого бортника.

Свои наблюдения бортники передавали детям, внукам и правнукам, которые вносили свое и совершенствовали бортническое искусство. Переходило оно из рода в род, из века в век. Искусство это, кстати сказать, далеко не простое. Надо уметь быстро влезть на дерево, выдолбить борть и на­строить ее, находясь на высоте в неудобном и небезопасно подвешенном состоянии. Вошло в пословицу изречение: “Кто утонул? — Рыбак. Кто разбился? — Бортник”. Эта профессия требовала значительной физической силы, терпе­ния, сноровки и ловкости. В старину бортников называли древолазцами, а самых ловких — белками. Эти удальцы за минуту могли взобраться по гладкому высокому дереву чуть не до вершины даже без всяких бортнических приспо­соблений. Их считали очень храбрыми и умелыми людьми.

Бортнику нужны смелость, находчивость, а нередко и бесстрашие. Лесная глухомань таила опасности, требовала постоянной осторожности, внимания, острого глаза и слуха. Приходилось сходиться один на один с медведем, встречать­ся с коварной рысью. Он хорошо знал жизнь леса, и поведе­ние хищных зверей (зимой бортник обычно становился охотником), время цветения медоносов, влияние их на рост и развитие семей пчел. Бортники — тонкие наблюдатели и знатоки природы, ее ценители и защитники. Они и сами своей непосредственностью и нравст­венной чистотой были частицей этой девственной природы, ее сынами. Их растил лес.

Эти люди обладали подлин­ными нравственными ценностя­ми: мужеством, волей, самодис­циплиной, добротой, надежно­стью характера, готовые прийти на помощь другому и поделиться с ним последним кус­ком хлеба. Качества эти выкованы борьбой за жизнь в су­ровых лесных условиях, этого требовал неумолимый закон леса.

Роение — инстинк­тивный акт воспроиз­ведения себе подобных, естественное размно­жение пчелиных семей. Природа не могла со­здать более совершенного способа. Семью, которая не роилась, с полным основанием можно назвать бездет­ной.

Опытный бортник знал, где и на какой высоте удобнее выделать борть, мог спокойно и стойко вынести ужаления лютых, неукротимых лесных пчел, не морил их голодом. Как великую драгоценность, берег каждую пчелу, знал, ка­кую пользу приносит она. Древние пчеловоды-россияне лю­били своих пчел безмерно. По сообщению очевидцев, у бортников трудолюбивых, искусных и притом добродушных редко встречались пустые борти. Они всегда были полны пчелами и медом. Таких бортников было множество на Ру­си во все времена.

Удачу знающих и толковых бортников, которые имели добытые опытом обширные сведения о свойствах лесных пчел и лесном пчеловодстве, нередко приписывали колдов­ству. Немало они сделали открытий в жизни и поведении медоносных пчел, внесли тонкости в технологию ухода. На­блюдательные бортники, в частности, заметили, что рои в зависимости от предстоящей погоды несут с собой неодина­ковое количество меда, по внешним признакам, поведению пчел у летка безошибочно определяли, что происходило в борти, не заглядывая в нее.

В недрах нерасчленяемого пчелиного гнезда, заполнен­ного пчелами, проницательным и находчивым бортникам удалось установить, что пчелы умеют вывести матку из яйца или червячка, если они находятся в пчелиных ячей­ках. Уже в XV веке им был известен способ спасения оси­ротевших бортей, которым они давали сот с расплодом из других бортей. Одно это чрезвычайно полезное открытие ставило бортничество на высокую ступень искусства и про­цветания.

Бортники, будучи людьми простыми, откровенными и доброжелательными, не таили, а сообщали друг другу ново­сти, свои наблюдения и изобретения. “Из предпринятых мною разысканий, — признавался Н.М.Витвицкий, — ока­залось и то, что ни в одном из старинных государств не сделано столько важных открытий и изобретений в пчели­ном хозяйстве, сколько их сделано в славянских землях. Жаль и очень жаль, что многие из них хранятся в одних народных преданиях…”

Бортные ухожья.

С появлением права частной собственности на борти намечаются границы разделения од­них владений от других, так называемые бортные ухожья. Распространены они были почти по всей русской земле, изобиловавшей лесами, перелесками и некошеными трава­ми—в Воронежском, Псковском и Новгородском краях, на Ладоге, в Муромской и Рязанской землях, в Смоленском и Полоцком княжествах, в Поволжье и Подолии.

Ухожье — это участок леса с бортными деревьями. Ухожья занимали значительные площади, тянулись на де­сятки километров, отделялись друг от друга особыми услов­ными знаками — гранями, которые наносились на межевые деревья — дубы или сосны, выделявшиеся среди других де­ревьев. В Полесье леса в отношении к пчеловодству дели­лись на так называемые острова — участки между бортни­ками.

Границы могли проходить по ручью или речке, лощине, лесной охотничьей тропе или проезжей дороге. Вот как в писцовой книге описано место расположения ухожья, заня­того двумя бортниками: “На реке на Пеле и вверх по Пеле в урочище Прилепы и по Биринскую волость и по речке Упеда по Смердице, и по речке по Судже и на проходах”.

В ухожьях насыщенность бортями была неодинаковой. На площади в диаметре до 20 километров могло находиться до ста заселенных бортей. Согласно писцовым книгам позе­мельной переписи на каждое дельное дерево с пчелами при­ходилось в среднем семь свободных, подготовленных для за­селения роями. Кроме того, были дупленицы-самосадки, то есть дупла с пчелами, на которых тоже ставилось знамя. Их называли и слепетнями, если в них не делали должеи, и они служили только для размножения пчел, а не для меда.

У большинства пчеловодов было по 50—80 бортей. Неко­торые бортники владели сотнями — 200—500, а бортники- промышленники в своих “бортных заводах” насчитывали тысячи бортей. Такие крупные владельцы встречались, в частности, по берегам Днепра и Волга и их притокам, где леса изобиловали кленами, липой и медоносными кустарни­ками, а заливные луга — бобовыми и другими первокласс­ными травянистыми медоносами.

Бортные ухожья занимали большие пространства еще и потому, что в древности к ним примыкали бобровые гоны, рыбная ловля, перевесища и другие угодья, принадлежащие бортникам. Одним бортным ухожьем могли пользоваться несколько человек.

Бортное ухожье — довольно сложное хозяйство. Оно включало борти, в которых жили пчелы, и борти без пчел, деревья-холостцы, пригодные для бортей, но еще не выде­ланные бортниками. Таких могучих толстых деревьев было в то время “несчетно”, но они держались на примете и в любое время могли стать “дельными”.

По мере феодализации земли и перехода ее в частную собственность имущих верхов общества с присвоением луч­ших бортных лесов вождями племен и знатью бортничество как отрасль народного хозяйства приобретало новые формы. Трудовое личное право на борть заменялось феодальным правом на землю и ее богатства. Лучшие бортные ухожья со всеми бортями и пчелами становились собственностью феодалов. Пользование бортями в феодальных и казенных лесах делалось возможным только за определенную плату.

Пчеловодство с давних пор считалось самым экономиче­ски выгодным занятием, поэтому во многих местах Руси оно сделалось чисто специальным промыслом не только у простых людей, но и у знатных — великих и именитых князей, родовитых бояр, высших духов­ных лиц.

Князья в бортных ухожьях держали своих бортников, ко­торые вели княжеское пчело­водство. Кроме того, у них бы­ли бортники и оброчные. Борт­ные земли князья отдавали в оброк желающим, которые се­лились в лесу на княжеской земле и платили определенное количество меда и воска. Вы­плачивался оброк натурой.

Существовали даже целые бортнические поселения, жи­тели которых исключительно промышляли медом.

Трудовая деятельность русского народа в далеком про­шлом обычно включала разные промыслы — ловлю птиц и рыбы, охоту на пушных зверей и добычу меда, земледелие, но в одной местности в зависимости от природных условий сподручнее оказывалось вести одно дело, в другом — дру­гое. Поэтому села считались сокольничими, рыболовными, пашенными, а там, где лес был полон пчел, щедрых на мед, — бортничьими. Это была уже довольно направленная профессиональная специализация целых поселений на са­мых ранних ступенях развития пчеловодства.

По природе своей пчеловодство не мо­жет быть убыточ­ным. Согласно довольно основательным расче­там П.И. Прокоповича, в листах с обильными медоносными растения­ми в хороший год тру­ды окупаются сто­крат, а в годы обыч­ные — десятикрат­но, конечно, при уме­нии и знании дела. Никакая другая от­расль хозяйства не способна на такую от­дачу.

Бортнические поселения имеют многовековую историю. Не все деревни и села могут похвастаться таким почтенным возрастом. Они — драгоценные реликвии далекого прошло­го, живые свидетели многих событий в истории русского на­рода. Ведь бортничество — древнейшая профессия на Земле.

Бортников издревле считали первопроходцами новых зе­мель. По мнению некоторых историков, бортники были первыми колонизаторами “диких лесов и полей” южных ок­раин Московского государства, богатых бортническими леса­ми. Эти земли заселялись “литовскими людьми”, черкаса­ми-бортниками и отдавались на оброк. Бортный промысел был главным занятием переселенцев. Есть сведения, указы­вающие на то, что бортники первыми заселяли Харьковщину и Белгород чину. Они уходили в глубь девственных ле­сов, отыскивали богатые пчелами места и осваивали их. Так возникали деревни-бортничи, терявшиеся в дремучих лесах, так шло становление пчеловодного промысла, фор­мирование всего жизненного социально-исторического опыта народа.

Поселения бортников до сих пор сохранили емкие, как летопись, названия, которые они получили по профессио­нальному занятию их жителей, — Бортники, Бортное, Бортничи, Троебортное, Добрые Пчелы, Добрый Сот, Дуплятка. А сколько на Руси фамилий Бортниковых, Пчелкиных, Воскобойниковых, Медковых, Медовых, Сотиных, родослов­ная которых уходит в глубокую древность!

Даже городам нарекали имена от обилия в них пчел, меда, медоносных растений — Медынь, стоящий на реке Медынь, Мценск (“мцела” по-вятически — “пчела”), Мели­тополь Смели” по-гречески — “мед”, “тополь” — “город”), Липецк (от слова “липец” — мед с липы, которой был бо­гат этот край). Названия некоторых рек Волжского бассей­на тоже имеют “медовое” происхождение — Пуре, Пурех, Пурешка. Так в далеком прошлом населявшее этот край племя меря, занимавшееся охотой и бортничеством, назы­вало лепсий напиток — медо-перговую брагу. Вода в этих реках, протекавших в болотистых торфяных местах, имела коричневый цвет, напоминавший пуре — широко распрост­раненный в древности хмельной медовый напиток, который ныне называют медовухой.

Племя мещера, жившее на территории современной Ме­щерской низменности, расположенной между реками Клязьмой на севере и Окой на юге, получило свое название по роду основного занятия населения. Слово “мещера” в пе­реводе с мордовского — “пчеловод”. Многие Мещеряковы и Мещерские берут свою родословную из этих лесных медо­вых мест. И теперь еще в деревнях, где не вывелись про­мыслы, по-прежнему водят пчел, делают бочки под мед, ульи.

На Кавказе до сих пор сохранилось горское племя — бжедухи, что в переводе на русский означает “пчеловоды”, а Мегринский район в Армении — “медовый” (“мед” по-ар­мянски — “метр”). У кавказских горцев пчеловодство изве­стно и развито с незапамятных доисторических времен. Кстати, на Вологодчине есть город Мегра, расположенный на реке под тем же названием. Возможно, в далекой до­истории армяне-бортники осваивали этот богатый медом се­верный лесной край.

Главным занятием башкир в далеком прошлом было пчеловодство. Этому способствовали очень богатые кленами и липой леса от реки Белой вплоть до Уральских гор. Как полагают исследователи, это послужило основой для назва­ния целого народа, населявшего этот благодатный край. Слово “башкир” в переводе — “главный пчеловод”.

Из княжеских бортных поселений создавались бортные станы. В государевых грамотах, в частности, не раз упоми­нается Васильцев стан, в который входило много бортнических лесных поселков, люди которых разделяли одинаковые взгляды и убеждения. Село Радонежское под Москвой и все принадлежащие ему деревни были населены бортниками.

На Руси бортники составляли многочисленное сословие, особые цеха — товарищества, братства. Это, пожалуй, пер­вые в истории профессиональные союзы пчеловодов. Задача их — “умножение достояния бортного”, совершенствование профессионального мастерства. В истории пчеловодства им суждено стать могучими ускорителями прогресса. Сначала объединялись бортники по родственной линии — отец с же­натыми и отделенными сыновьями или братья, потом по профессиональному признаку кооперировались семьи потом­ственных бортников.

Бортнические цеха имели старост, которые следили за соблюдением законов, защищали права и интересы бортни­ков и наказывали виновных. Бортные цеха имели устав и свое особое знамя. Согласно уставу бортники считались вольными людьми, как охотники, рыболовы, мастеровые. Они могли переходить в другие места, вольны были жить там, где хотели. Оброчные бортники — люди не купленные и подневольные, а свободные. Они пользовались княжеским лесом для своих профессиональных нужд, в частности выдалбливали борти, ловили рыбу, косили сено. Платили оброк натурой. Облагались не отдельные борти, а целый участок леса — ухожье или бор, состоящий обычно из 60 бортей.

О том, что бортники составляли вольное сословие, под­тверждают исторические факты. В 1380 году, оставив свои лесные владения, они сражались с татарами на Куликовом Поле, а в 1606 году корпус бортников вместе с войсками самозванца осаждал Нижний Новгород.

Из бортных ухожий московских князей особенно слави­лась “Добрятинская борть”, поставлявшая много меда и во­ска. Переходила она по наследству из рода в род.

Бортные леса составляли одно из важнейших и богатых княжеских владений, доставлявших им большие доходы. В своих завещаниях детям они перечисляли с точностью мес­тности, в которых находились бортные ухожья. Великий князь Московский Дмитрий Донской завещал своим наслед­никам Замошскую слободу, Рузу, У гож, Дмитровскую сло­боду, села с бортниками и оброчниками. В духовной грамо­те князя Семена Ивановича сказано: “Чим мя благословил отец мой, князь великий, — Коломна с волостьми и с селы и 3 бортью, Мажайск с волостьми и с селы и 3 бортью — а то княгине”.

В духовном завещании Ивана Калиты записано: “А об­роком медовым городским Васельцева веданья поделятся сыновье мои”.

Бортные ухожья царя Алексея Михайловича находились в нескольких местах Русской земли. Только в Нижегород­ском уезде ему принадлежало пять бортных ухожий в дли­ну на 30 и поперек на 18 верст. Здесь находилось более трех тысяч бортей с пчелами и без пчел. В одной из госу­даревых грамот нижегородскому воеводе предписано “пора­деть всяких охочих людей, чтобы в дельных деревьях заве­ли пчелы и вновь дельного деревья прибавливать, и мед бы сбирать на государя”.

Свои бортные леса имело и духовенство — епископы, монастыри, церкви по всей Руси. Казанский архиерейский дом, в частности, владел самыми богатыми бортными ухожьями близ Казани. Бортный лес его шириной 20 верст тянулся на 40 верст.

Монастырские бортные ухожья освобождались от медо­вых даней. Доходы медом от аренды шли в пользу духовен­ства. Великие князья жаловали монастырям бортнические села в безвозмездное пользование. Как повествуют летопи­си, смоленский князь Ростислав Мстиславович дал епископу село Ясенское с бортниками, а Олег и Юрий Рязанские по­жертвовали монастырям село Ареставское, Солотчу и Са­вицкий остров, девять земель бортных с бортниками. Мо­настыри вели промысел бортнический искусно и в больших размерах, получали от него значительные доходы медом и воском.

Большое количество бортных лесов принадлежало казне. Казенные ухожья сдавались в оброк обычно с торгов — с “наддачи”, кто пожелает и заплатит дороже. Однако пред­почтение отдавали хорошо знающим бортное дело трудолю­бивым крестьянам, а не боярским детям, “чтобы оттого ухожья не запустели”. К тому же требовалось поручитель­ство местных бортнихов. Бортное ухожье, таким образом, попадало в надежные руки.

Обычно, оброк составлял десятую долю собранного меда, так называемую десятину. В некоторых местах он был очень высокий и доходил до “половины меда”.

Почти во всех договорных грамотах, актах по разделу, оброчных и воеводских книгах, духовных записях и заве­щаниях князей упоминается о бортных ухожьях и оброчном меде. Эти документы убеждают, что бортные леса составля­ли одну из очень важных статей дохода крупных частных владельцев. В одном только Путивльском уезде, где нахо­дилось более 200 ухожий, оброк ежегодно составлял более 2000 пудов меда.

Лес, в котором не было бортей, исстари не имел ника­кой цены.