За 350 миллионов лет до появления на Земле человека, когда земноводные животные только выходили на сушу, наша планета была уже густо заселена насекомыми. Насекомые приспособились к жизни на Земле ещё в силуре, за 80-100 миллионов лет до освоения суши земноводными.
Насекомые первыми освоили воздушное пространство. Тогда они были огромными. Стрекозы имели размах крыльев до метра. О жизни насекомых в то доисторическое время нам известно крайне мало, а между тем особенности эволюции насекомых могут оказаться весьма важным вопросом. Ведь в настоящее время насекомые являются самым многочисленным видом среди животных, населяющих нашу планету. На одного человека на Земле приходится 250 миллионов насекомых.
Именно насекомые были первыми кандидатами в разумные существа на нашей планете. Первоначально появился коллективный разум, где носителем разума является не отдельная особь, а сообщество особей. Отдельная особь не является мыслящей единицей. Она только часть единого коллективного “мозга”, который работает благодаря объединяющему воздействию биополя. Отдельные особи в этом сложном организме выполняют различные функции: одни защищают колонии, другие обеспечивают её питанием, третьи занимаются размножением. Каждая единица единого организма вовлекается в работу одновременно со всеми независимо от её собственной воли, ибо таковой не имеет.
На Земле существует несколько видов коллективных насекомых – это пчёлы, осы, муравьи, термиты, саранча.
У коллективных насекомых абсолютно упорядоченный образ жизни, у них детально отработана реакция на любые возможные воздействия окружающего мира, чётко регламентируется поведение в различные циклы их жизнедеятельности. Они овладели в совершенстве приёмами строительства сложных сооружений. Их жилища порой напоминают настоящие дворцы или замки со сложной системой вентиляции. Строения имеют множество помещений различного назначения, продуманную систему входов и выходом, а таже обороны на случай нападения.
Какими же недостатками обладает столь хорошо отлаженная форма жизни?
В образе жизни таких существ не допускается никакого отклонения от заложенной генетической программы; сообщества насекомых не могут принять нестандартное решение при внешнем воздействие. Они действуют по чётко отлаженной схеме, и отклонение от этой схемы в большинстве случаев грозит гибелью сообществу.
Каждый живой организм имеет наследственный набор как внешних признаков, так и простейших видов поведения. Это инстинкт, который есть у всех, и у человека в том числе. Но когда наблюдаешь за муравьём, трудно поверить, что его поведение объясняется только слепым врождённым инстинктом.
Установлено, что муравьи могут общаться между собой. Тот “язык”, на котором они “переговариваются”, – химический. Для передачи информации используются особые летучие вещества – феромоны. Муравьм выделяют в каждой ситуации особый феромон, а другие “считывают” эту метку и понимают команду, которую им передают. Феромон несёт какой-то определённый сигнал: об опасности, о пище, о влечении и т.д. Наблюдая, как согласованно трудятся муравьи, как слажены и рациональны их действия, сознаёшь, что они действительно разговаривают друг с другом.
Французкий этмолог Луи Тома пытался определить, с какого минимального количества особей в сообществе начинает действовать коллективный разум. Он провёл ряд опытов с термитами. “Возьмём две или три особи и проследим за их поведением. Приступят ли они к работе по организации термитника? Будем добавлять, в формирующийся коллектив всё новыз и новых членов, пока их количество не станет достаточным для того, чтобы начал функционировать механихм колективного разума.
Существует некая “критическая масса” сообщества, начиная с которой работают законы колеективной организации. Термиты, как будто получив приказ свыше, начинают создавать рабочие бригады, складывать один на другой кусочки того материала, который им попадается, пока не возведут колонны. Колонны они соединяют сводами, пока не получат помещение, напоминающее собор, – сложное сооружение со строгой системой ходов и вентиляционных каналов, со складами для продовольствия, с отдельными помещениями для королевы и для личинок. Термиты возводят замок, пригодный для коллективного проживания насекомых”.
Поведение насекомых в сообществе выглядит вполне осознанным. Но учёные утверждают, что ими движет лишь коллективный разум. Ибо наличие разума индивидуального подразумевает способность рассуждать, сопоставлять факты и делать выводы. Многочисленные исследования показали, что муравьи на это не способны. Коллективное поведение объясняется не разумом, а инстинктом.
Е.И.Михалёв “Книга тайн” 2009 г.
Пчелосемья как целостная биологическая единица.
Медоносные пчёлы, так же как муравьи, осы, шмели, относятся к общественно живущим насекомым, однако структура сообщества медоносных пчёл отличается большей сложностью. Между особями внутри семьи существует разделение функций, обуславливающее полную зависимость каждой особи от всего сообщества в целом.
Таким образом, своеобразная особенность общественной организации медоносных пчёл, по существу, заключается в том, что ни один из членов сообщества не способен существовать изолированно от остальных, в отличие от сообществ ос и шмелей, в которых матка перезимовывает в одиночку. Такая особенность взаимозависимости даёт основание считать пчелосемьи биологической единицей.
В биологии медоносных пчёл большой интерес представляет явление “эффекта группы”. Природа этого явления уходит в далёкое прошлое общественных насекомых, в период формирования типа их приспособления к условиям среды. Р.Шовен понимает под “эффектом группы” ту внутренную взаимосвязь и зависимость особей друг от друга, которая определяе, какое количество особей составляет группу, обеспечивающую нормальное развитие матки.
Видовые особенности поведения медоносных пчёл формировались в течение долгого времени под действием естественного отбора. Они укоренились столь прочно, что стали неотъемлимым качеством вида, и нарушение этого биологического равновесия, несомненно , отражается на состоянии гнезда в целом и отдельных особей в частности.
В связи с этим формирование нуклеусного гнезда должно основываться на закономерностях и биологических особенностях развития пчелинной семьи как целостной биологической единицы.
Под нарушением “эффекта группы” следует понимать, в первую очередь, нарушение соответствия возрастного состава рабочих пчёл, расплода, количества особей в семье, объёма гнезда и микроклимата в целом.
В своей каждодневной практической работе пчеловоды часто сталкиваются с проблемой нарушения “эффекта группы”, но не всегда придают ему должное значение. А между тем такая процедура, как подсадка маток на изолированную рамку, тоже основана на нарушении “эффекта группы”. Пчелиная семья как целостная биологическая единица не принимает матку, но та же матка, подсаженная на изолированную рамку с пчёлами принимается ими.
С целью проследить влияние фактора “эффекта группы” на приём маток пчёлами нами был поставлен эксперимент. В июле 14 плодных маток было подсажено методом прямой подсадки в семьи примерно одинакового уровня развития и биологического состояния (учтено наличие открытого и запечатанного расплода). Спустя 30 мин было проверено отношение пчёл к вновь подсаженным маткам. Из 14 подсаженных маток 5 спокойно ходили по соту, вступали в кормовой контакт с окружающими пчёлами, были приняты и скоро приступили к откладке яиц. В остальных 9 семьях матки были в клубе пчёл на рамках или на дне улья.
Всех этих маток, а также часть пчёл мы перенесли в пересылочные клеточки. Пчёлы, оторванные от своего гнезда, лишённые связи с биологически целостной единицей, ранее враждебно принимавшие маток, в новых условиях успешно ухаживали за матками и интенсивно их кормили. Вторая попытка подсадить маток вместе с ухаживающими за ними пчёлаи в семьи не увенчалась успехом. В результате матки (8 из 9) были подсажены на изолированные от семей рамки с последующим воссоединением с ними через диафрагму.
Результаты эксперимента позволяю сделать вывод, что поведение горстки пчёл не координируется пчелиной семьёй, их действия носят обособленный характер и не зависят от биологического и физиологического состояния гнезда, определяющего действия всех его сочленов.
Подтверждением этого вывода послужили результаты ещё одного эксперимента, поставленного сцелью определить, смогут ли пчёлы, изолированные от семьи, отличить свою матку от чужой. Другими словами, была сделана попытка установить, в какой степени и за какой период времени может угаснуть информация, объедняющая пчелиную семью в одну целостную биологическую единицу. Для проведения исследований использовали прибор для отбора и подсадки маток.
В прибор, состоящий из 6 одинаковых по объёму камер, изолированных друг от друга ганемановской решёткой, и имеющий в центре камеру круглой формы, посадили двух маток из разных семей. Маток поместили в разные камеры, разделённые только ганемановской решёткой. В центре прибора, в круглой камере, сообщающейся со всеми камерами через ганемановскую решётку, поместили 10 пчёл из той же семьи, что и одна из маток.
С момента посадки маток в прибор до переноса туда пчёл прошло 2 мин. Спустя 10 мин мы определили количество пчёл, находящихся в одной камере со своей маткой. Их оказалось только две. Столько же пчёл было и в камере с чужой маткой. По истечении 30 мин уже 7 пчёл из 10 находились в одной камере со своей маткой. С чужой маткой остались 3 пчелы, причём видимой враждебности по отношению к чужой матке со стороны пчёл не наблюдалось, однако матка вела себя настороженно. Необходимо учесть, что обе матки находились рядом, их отделяла друг от друга только ганемановская решётка.
В следующем варианте опыта в одну из камер поместили матку, а в центральную камеру – 10 пчёл из другой семьи. В течение 15 мин к матке перешли 6 пчёл; за 20 мин с начала опыта мы наблюдали три кормовых контакта.
Наконец, в последнем варианте опыта двух маток поместили в камеры друг против друга. В центральную камеру поместили 20 пчёл, по 10 их каждой семьи. С целью дифференцирования пчёлы были помечены. Опыт продолжался в течение 1 ч. В этот период пчёлы переходили из одной камеры в другую. По прошествии 30 мин в одном случае с маткой находились 4 своих пчелы и 3 чужих, а в другом – две своих пчелы и 3 чужих. По истечении 1 ч пчёлы распределились в камерах следующим образом: с одной из маток находились 3 своих и 5 чужих пчёл, с дргой – 4 чужих пчелы.
Проведённые исследования дают основание считать, что оторванная от семьи группа численностью 10 пчёл не в состоянии сохранить ту взаимосвязь, которая существовала в семье как в целостной биологической единице. Этим и объясняется тот факт, что пчёлы не объединились со своей маткой, только что взятой из семьи.
Почему же оторванные от семьи пчёлы не выполняют своего прямого назначения – окружить свою матку заботой и вниманием и проявить агрессивность к чужой? Что ещё необходимо для того, чтобы пчёлы объединились со своей маткой?
Общепринято, что взаимосвязь в пчелиной семье осуществляется через маточное вещество. Почему же в данном случае не проявляется его действие на пчёл? Можно предположить, что не все пчёлы в семье в одинаковой степени находятся под влиянием действия маточного вещества, но тогда становится загадкой целая серия опытов дрессировки пчёл на какой-нибудь цвет, тем более, что, по данным К.Фриша, пчёлы неделями, а иногда и до конца жизни помнят запах, на который их дрессировали.
Р.Райт отмечает, что запах наиболее важен для летающих насекомых, однако некоторые из них реагируют и на звуковые колебания. Р.Риб полагает, что передача информации через маточное вещество не является единственным путём взаимосвязи в пчелиной семье. Р.Бертон доказывает, что насекомые общаются между собой с помощью своеобразной “азбуки Морзе”. Действительно, если насекомые издают звуки, то они должны уметь и воспринимать их.
Если маточное вещество играет главную роль в объединении семьи, то становится непонятным безразличие пчёл к своей родной матке во всех вариантах опыта. В то же время известны случаи, когда пчёлы активно реагируют даже на мёртвую матку. Более того, клеточка, в которой находилась матка, интенсивно привлекает пчёл, хотя матки там нет.
Филогенетическое развитие общественных насекомых привело к всевозможным изменениям в функциональной деятельности отдельных особей. В частности, матка за весь период активной работы не покидает гнезда; выделяемые ею экскременты убирают рабочие пчёлы, составляющие свиту. Может ли информация передаваться через экскременты матки? Для разрешения поставленного вопроса матку поместили на фильтровальную бумагу под чашкой Петри с обеспечением доступа к ней свежего воздуха. Проследив момент выделения экскрементов, часть фильтровальной бумаги с ними вырезали и перенесли в улей, откуда была взята матка. Реакция на внесённый отрезок бумаги с экскрементами матки оказалась слабой и однократной, следовательно, в передаче информации экскременты матки – не столь важное звено.
Проблема взаимосвязи в семье медоносных пчёл остаётся далеко не выясненной. Вместе с тем разрешение этой проблемы дало бы возможность решить множество вопросов в практическом пчеловождении.
Г.К.Василиади “Развитие пчелиных маток и факторы, влияющие на их качество”. 1991 г.
Интеллект муравьев.
Участники:
- Резникова Жанна Ильинична– доктор биологических наук (Новосибирск)
- Рябко Борис Яковлевич– доктор технических наук (Новосибирск)
Александр Гордон: Я могу согласиться с исследователями, которые выясняют, до какой степени, говоря простым языком, человеческого развития способна дойти горилла, как научить ее определенным образом общаться с экспериментатором и заставлять повторять или выдумывать какие-то фразы. Но что же это за метод определения интеллекта у муравьев, вот это меня, честно говоря, интересует больше всего. Жанна Резникова: Я думаю, что эту задачу довольно отчетливо поставил еще Данте в своей “Божественной комедии”, ну всего-навсего в 1320 году. Цитата выглядит примерно так: “Так муравьи, столкнувшись где-нибудь, потрутся рыльцами, чтобы дознаться, быть может, про добычу иль про путь. Но только миг, объятья дружбы длятся”. То есть, Данте не сомневался в том, что муравьи, сталкиваясь рыльцами, как это переводчик Лозинский до нас донес, какую-то информацию друг другу передают. И с самого начала этого интереса к интеллекту и языку животных возникла проблема. Проблема как бы поиска человека, поиска места человека в этом мире, здесь действительно как-то неуютно. Если здесь еще нас потеснят насекомые. И проблема, ну как бы двух точек зрения. Любопытно, что этим двум точкам зрения уже больше двух тысяч лет. И они постоянно боролись между собой. Грубо говоря, можно сказать, что одна из них как бы принижала разум животных и сводила его до очень простых реакций, а животных как бы до неких машин. Другая – ну как бы возвышала, и просто вопрос был в том, где же провести вот эту границу между человеком и животными? Борис Рябко: Представители точных наук тоже высказали свою точку зрения. Вот у основоположника теории информации, который заслуженно считается гением, это Клод Шеннон, у него, правда, в русском переводе я такую нашел небольшую фразу, что прежде чем пытаться найти внеземной разум и установить контакт с внеземными цивилизациями, стоило бы попытаться понять язык муравьев, пчёл и других общественных насекомых. Это с одной стороны. А с другой стороны, теория сверхорганизма, то есть одна из теорий, объясняющих устройство семьи общественных насекомых, утверждает, что каждый элемент очень прост, то есть каждая особь очень проста, она даже примитивна, что это устроено примерно так же, как организм, допустим, крупного животного, почему сверхорганизмом называется, а каждая клетка совершенно элементарна, по крайней мере, по сравнению с целым. Эта теория лишает, скажем, муравьев и пчёл не только разума, но даже в общем-то и сколько-нибудь сложного поведения. А.Г. То есть все вместе – да, а по отдельности – нет.Б.Р. Да, да, как вот организм и клетки, клетка ведь и не говорит, и не пишет, а вот организм может ну, там стихи сочинять. Так что огромный разрыв. То есть представители, скажем так, точных наук тоже придерживаются двух противоположных точек зрения. Ж.Р. Ну, если очень коротко проследить эту борьбу идей, то самое интересное может быть то, что это не шло от простого к сложному, не было такого, что сначала изучили простые реакции животных, а потом поняли, что животные могут решать сложные задачи. По сути дела, научное воззрение на поведение, интеллект и язык животных зародились в 19 веке, и одновременно развивались две ветви. Их называют, стали называть в 20 веке бехевиоризм и гештальтизм, от слова “бихевиор” – “поведение”, хотя это ни о чем не говорит, и “гештальт” – “образ”, целостный образ. История была примерно такая. После выхода в свет книги Дарвина “Происхождение видов” и несколько позднее – “Выражение эмоций у человека и животных”, с одной стороны, научное сообщество почти сразу увлеклось идеей о том, что психические свойства человека имеют эволюционные корни.
Но с другой стороны, некоторые последователи оказали Дарвину не очень хорошую услугу, бросившись сразу же подтверждать это, ну я бы сказала так, охотничьими рассказами. Один из примеров, это книга Романеса “Ум животных”. Это вызвало просто бурю, так сказать, негативных эмоций. Потому что, вроде как это опиралось на эволюционные воззрения Дарвина, но основывалось главным образом на таких вот байках лордов английских о том, какие умные бывают охотничьи собаки и подохотничьи животные.
И, с другой стороны, почти сразу появилась, где-то десятилетие спустя, книга Моргана “Сравнительная психология животных”, и родилось знаменитое Правило Моргана, которым исследователи руководствуются до сих пор: никогда не объясняй поведение животных с точки зрения более высоких функций, если ты можешь объяснить его более просто. И вот этот настрой на экспериментальное, количественное исследование языка, коммуникации, интеллекта, поведения животных получил развитие уже в конце 19 века. Нужно сказать, что российские исследователи внесли в это большую лепту. Через четыре года после выхода в свет книжки Дарвина вышла в свет книга Сеченова “Рефлексы головного мозга”, и, кстати, Сеченов был первым переводчиком и популяризатором Дарвина в России.
И теория Павлова появилась в самом начале 20 века. Идеи Павлова попали на благодатную почву. Имеется в виду теория условных рефлексов, которая получила широкое распространение после лекций Павлова, прочитанных им в Мадриде и в Лондоне. Павлов к этому времени, в 1904 году получил уже Нобелевскую премию.
Эта теория о том, что поведение животных может управляться условными рефлексами, нашла горячий отклик в умах западных исследователей, поскольку они были уже подготовлены к такому несколько механистичному взгляду на поведение животных. И вот отсюда можно как бы проследить развитие вот этой первой ветви, которая объясняет поведение животных, всех животных, тут уже и насекомые подключились, с точки зрения стимулов и реакций.
К 60-м годам 20 века уже тонны литературы просто погребли под собой огромное количество исследователей и животных, которые, правда, в отличие от павловской собаки, помещенной в станок, помещались в так называемые “проблемные ящики”, где они должны были открывать задвижки или дергать за ниточки. Вот как Красная Шапочка, дернешь за ниточку…А.Г. Дверка и откроется.Ж.Р. Вот. Но животные не видели, что они делают, и никто не ожидал от них того, что они будут понимать, как действует этот механизм, они действовали методом проб и ошибок. И один из апологетов этого направления, Скиннер, прожив очень долгую, очень плодотворную в этом плане жизнь, он, по сути дела, заложил целый пласт культуры бехевиоризма. То есть он считал, что поведением животных и человека вполне возможно управлять, управлять с помощью последовательности стимулов и реакций, последовательности, так сказать, награждения правильных реакций. Карен Прайор например, была одной из самых последовательных последователей Скиннера, то есть она тоже считала, что поведением животных можно управлять. И в итоге пришла к очень интересной теории творческого поведения животных. То есть её результаты показали, что воздействуя на животных с помощью стимулов и реакций, в конце концов, можно поставить перед ними задачу демонстрировать то, на что они в принципе способны, и животные начинают изобретать новые движения и демонстрировать их исследователю. Так, можно сказать, сомкнулись эти две ветви исследований. О второй я хочу сказать, что она основана на совсем другом подходе, и зародилась тоже почти одновременно с первой, то есть в начале 20 века на острове Тенериф, куда был во время Первой мировой войны интернирован Вольфганг Кёллер, немецкий исследователь, который завел там первую в мире колонию обезьян, в 25 году появилась его книга “Ум обезьян”. И он как раз ставил перед животными такие задачи, при которых Красная Шапочка, дергая за веревочку, видит весь механизм. То есть животные видели, что к чему может привести. И вот эта знаменитая, я думаю, всем известная пирамида из ящиков, которую строят обезьяны для того чтобы достать банан с потолка, это одна из многочисленных задач, которые Кёллер ставил перед своими животными.
И таким образом можно сказать, что эти две враждующие одно время между собой точки зрения в настоящее время как бы продолжают спорить. Сейчас уже нет такой войны, какая была в 50-60-е годы между ними, но вот этот вопрос, он всё ещё остается, вопрос о том, какое же место отвести животным по отношению к человеку, есть ли какая-то резкая грань, отделяющая человека от животных? И вот если мы сейчас найдем место муравьям и вообще насекомым в этой системе, то, я думаю, наша задача сегодня будет решена. А.Г. Я очень хочу, чтобы мы нашли место муравьям, тем более что, если я правильно помню один факт из зоологии, что из всех насекомых общая масса только муравьев, которые живут на земле, равна массе всех млекопитающих или даже превосходит массу всех млекопитающих, включая людей, слонов, дельфинов, китов и так далее. То есть их много.Ж.Р. Да, безусловно, это огромная живая масса, покрывающая планету. И я сразу должна сказать, что, если мы будем искать разум в каждом из десяти тысяч видов муравьев, мы его, к сожалению, не найдем. Ведь число видов муравьев примерно равно числу видов живущих птиц. Но все-таки это огромное разнообразие муравьев по своему поведению укладывается, ну, в достаточно простые рамки. И мы можем найти интеллектуальные возможности только у своеобразных муравьиных приматов. Это будет, я думаю, ну, примерно 1 %, как я могу предсказать, от живущих ныне видов.А.Г. То есть там тоже есть некая эволюционная лестница, если говорить об интеллекте? Ж.Р. Да, есть, по крайней мере, большое разнообразие. Среди муравьев это очень немногие виды, которые представляют очень сложные социальные структуры, и обладают очень большим, так сказать, биологическим прогрессом, у них очень большие ареалы, то есть они широко распространены, у них как раз огромная биомасса, и у них очень хорошо развитая социальная структура. Вот к таким муравьиным приматам, которые строят большие муравейники, относятся те, которые живут бок о бок с нами, что в Сибири, что в Европе, это, скажем, рыжие лесные муравьи. Здесь масса аналогий. Это большие, ну как бы так сказать, города. Это дороги, разветвленные, с двусторонним движением, это как бы домашние животные или другие насекомые, от которых муравьи культивируют, за которыми ухаживают и у которых они получают сладкие выделения. Это распределение ролей, иерархия, ну даже как бы личное распознавание в пределах небольших групп. А.Г. С трудом представляю себе приматов, которые разводили бы для своего удовольствия каких-нибудь крыс или мышей, которых потом бы поедали. Или устраивали бы птичьи фермы, яйца которых они потом бы ели. А тлиные фермы у муравьев – это вещь уникальная, в общем.Ж.Р. Да, вы совершенно правы. Есть, конечно, ещё аналогии и отличия, но в частности, одна из работающих аналогий, это любовь к труду, она у человека и у муравья небольшая. Муравьи стремятся как можно больше отдыхать. Отдыхают они, покачиваясь на ногах, стоя в таком своеобразном трансе, может быть, предаваясь ходу каких-нибудь своих муравьиных мыслей, что нам, конечно неведомо. Но так же, как и человек, они стремятся сэкономить как можно больше времени и усилий для того, чтобы предаться вот этому, может быть, не совсем понятному для нас отдыху. Вот это ещё одна, так сказать, аналогия, которая, ну по крайней мере, поможет нам ближе понять муравья и принять его некоторое интеллектуальное сходство с высшими позвоночными животными.А.Г. С обезьяной я могу договориться, взяв ее на воспитание с детских лет, с младенчества, научить ее одной системе языков или другой. Ну, и морфологически мы очень близки друг другу, и крупность почти такая же у нее. Я могу отслеживать ее эмоциональные реакции и какие угодно. А как быть с таким скоплением индивидуумов? Как с ними работать-то? Ж.Р. Это ключевой вопрос. И я думаю, что по сути дела, метод будет, наверное, положен в основу нашего разговора. Нужно сразу сказать, что все существенные достижения при изучении языка и интеллекта животных появлялись тогда, когда появлялся какой-то новый метод. Вот тогда всегда появлялся какой-то некий прорыв. И, наверное, нужно начать с того, что для того чтобы изучить интеллект животных, очень трудно отделить интеллект от системы коммуникации, особенно когда изучаешь общественных животных. И может быть как раз именно это и удобно, изучая систему коммуникаций, по ее возможностям понять интеллект ее носителей. Даже можно, наверное, выразиться менее осторожно, интеллект носителей языка. В общем-то, интеллект всегда связан со степенью сложности коммуникации. А.Г. Важное допущение. То есть все-таки коммуникацию у насекомых, у муравьев, вы считаете языком? Б.Р. Это же общественное насекомое, конечно, это именно сообщество. Ну, сегодня мы объясним, что это, наверное, язык и есть. Ж.Р. В этом плане – да. Конечно, я не ставлю знак равенства между коммуникацией и языком. Если по-артиллерийски брать проблему в “вилку”, то как бы будет, с одной стороны, членораздельная речь, все-таки прерогатива человека, а с другой стороны, коммуникация, которая, в принципе, является непременным атрибутом общественных животных любого ранга и любого уровня. Даже когда лиса съедает зайца, это, в общем, тоже в какой-то степени процесс коммуникативный.
