Пчеловодство выходного дня

В книге рассказывается об особенностях и необычных полезных качествах медов, собранных в регионах с суровыми климатическими условиями. Раскрываются причины уни­кальных физических и биохимических свойств этих продуктов, а также проводится детальное исследование и обобщение основных исторических, экологических и биологических факторов, которые привели к появлению идеального и абсолютно безопасного пищевого продукта, обладающего свойствами самых эффективных лекарственных средств. Мед рас­сматривается как один из важнейших факторов выживания и дальнейшего развития чело­вечества.

От автора

Эта книга – не научное издание, даже не научно-популярное, я просто очень хочу передать людям те знания и те чувства, которые я успел тем или иным образам получить и ощутить за годы общения с пчелами. Это простая правда простого че­ловека, вашего современника, которой мне очень хочется по­делиться с миром.

Мне всегда казалось, что книга о меде должна быть похожа на песню. Чтобы, читая, почувствовать то, что переполняет пчеловода в минуты первого весеннего облета, при виде роя­щихся пчелиных гроздьев или при первой пробе нового урожая.

Мне всегда очень хотелось, чтобы люди поняли, как сильно и почему я люблю наших суровых темных лесных пчел и мед, который они создают, – и полюбили бы их так же страстно. Но для этого, наверное, проще было бы покрыть все страницы книги свежим и ароматным северным медом – вкусом и запа­хам такие вещи объясняются гораздо проще!

Я постарался написать так же вкусно и ароматно, но, перефразируя знаменитую мудрость, сколько ни произноси «мед», во рту слаще не станет.

И все же я надеюсь, что читатели, которые благодаря этой книге поближе познакомятся с медом и пчелами, ощутят этот неповторимый запах и вкус, эту дикую природу и хотя бы ненамного изменят свое отношение к этому удивительному миру – с нейтрального на уважительное, а с уважительного – возможно, и на влюбленное!

С уважением Раиль Хисматуллин.

Какая жизнь – такой и мед!

Суровая история

Часть I

Я занимаюсь разведением пчел более четверти века и успел по­работать с разными породами. Но со временем понял, что правду го­ворят старые пчеловоды: все породы пчел хороши именно на своей родине, в местных условиях. Мне, конечно, понятно, то страстное же­лание, которое испытывают переселенцы, перевозящие пчел с одно­го континента на другой. Конечно – они же свои, родные, домашние. Неужели где-то есть пчелы лучше? Но, зная печальную историю аме­риканских и жестоких африканских пчел, любому понимающему пчеловоду кажется, очень странным и даже удивительным желание поселить пусть даже очень медоносных, но крайне агрессивных на­секомых в малознакомую среду обитания. Приживутся, конечно, способность к адаптации у пчел очень мощная, но какие могут быть последствия?

Кто знает, может, африканки так безжалостны к своим американ­ским сестрам, потому что их лишили родины?

Конечно, известны и более позитивные истории массовой «эми­грации» пчел – к примеру, пчелиное освоение Сибири. Сегодня труд­но себе представить даже, что эти бескрайние таежные просторы и их обитатели до конца XVIII века просто не знали, что на земле есть такие медоносные насекомые! Сейчас, сибирские меда славятся на всю Россию, на весь мир. И всемирный перечень лучших образцов меда невозможно представить себе без упоминания, к примеру, даль­невосточных, алтайских или западно-сибирских медов.

Сегодня это настоящее достояние человечества, без преувеличения, планетарно­го масштаба. Настоящий успех российского пчеловодного дела! Воз­можно, это стало только благодаря правильному выбору сибирских пчеловодов-первопроходцев, а выбрали они, как истинные россияне-патриоты, пчел среднерусской породы – европейских темных лесных.

Говорят, что сегодня в глухих районах Горного Алтая в дуплах вековых кедров и сосен можно встретить гнезда диких пчел – по свидетельствам очевидцев, огромных, мохнатых, злобных и очень медопродуктивных: шутка ли, в среднем за сезон – 200 кг! Одна такая пчелиная семья – настоящий живой капитал, при правильном уходе способный обеспечить человека на всю жизнь!

Так что встретить своих пчел – это огромная удача для человека. В жизни моей семьи эта встреча, к счастью, состоялась.

С низкого старта к успеху

Однажды, в 1984 году, несколько семей, с которыми мы много лет дружно проживали по соседству на окраине Перми, пригрозили, что подадут на нас в суд – из-за того, что пчелы, ульи с которыми на про­тяжении уже нескольких лет стояли па нашем приусадебном участке, стали очень часто жалить их семьи и детей. Для нас это стало поводом создать большое пасечное хозяйство в экологически чистой зоне за городом и, как следствие, профессионально заняться пчеловодством.

Дом в Перми, где все начиналось.

Сегодня это по-простому называется «волшебный пендель». Нас «попросили» с маленького огородика, и благодаря этому мы раз­вернулись во всю ширь. Это был первый шаг к рождению Компании Тенториум». Через несколько лет меда, воска, прополиса и пыльцы было столько, что мы решили на их основе начать производство про­дуктов питания, полезных и удобных в применении.

Пасека

Па тот момент мы переросли масштабы огородной пасеки. Мо­рально мы были готовы к масштабной работе по производству то­варного меда, но начать всегда трудно. Мы были, что называется, «на низком старте» на пути к большому успеху, нужен был только толчок. Поэтому лично я очень благодарен нашим соседям – замечательно помогли!

Интересно, поняли ли они после переезда нашей пасеки, каких преимуществ лишились? Ведь в их жизни поубавилось не только меда, который производился прямо под боком, но и собственных огородных урожаев – наши пчелы всю округу опыляли! Даже сами ужаления пчел, которые стали главной причиной недовольства лю­дей, тоже были своеобразным преимуществом: всем известно – кто при пасеке живет, практически не болеет! А питомцы наши жалили от души – с самого начала мы разводили только наших родных, лесных среднерусских пчел северных суровых популяций.

Говорят, в родном доме даже стены помогают. А я давно понял – и стены, и деревья, и земля, и вода, все живое! И пчелы тоже. Так уж повелось, что такое понимание часто приходит к человеку не благо­даря вековым традициям предков, а только с собственным опытом. И я считаю, что мне безумно повезло в жизни – я этот опыт получил!

В жизни современных людей чудесные счастливые истории про­исходят совсем не так, как у наших отцов и дедов. Сегодня даже мне, прошедшему этот путь, трудно представить себе, что парнишка из ра­бочего района, которому в жизни вроде бы была одна дорога – на за­вод, создаст огромную бизнес-империю, в основе которой – пчелы и продукты пчеловодства. Дорога к сегодняшнему благополучию была долгой и трудной, но она того стоила!

Сегодня подобное начало собственного дела кажется уже азбуч­ным: молодая семья, скромные заработки, постоянная нехватка денег и горячее желание жить лучше. Помните, как в известном фильме – «сначала на телевизор будете копить, потом холодильник купите…» В 70-е в нашем районе – Мотовилихе – так жили практически все! Мно­гие и сейчас так живут. Нам страстно хотелось хоть как-то улучшить свою жизнь. И, как очень часто случалось в моей жизни, инициатором хороших изменений стала мама. Она женщина очень сильная, жизне­радостная и выдумщица – сейчас сказали бы, креативная. Именно у нее я научился выбирать самые простые, но наиболее эффективные и перспективные способы решения всех своих жизненных забот и проблем. А заботы были – и очень серьезные. И со здоровьем, и с деньгами. На рубеже 70-х и 80-х годов наша семья пережила целый ряд потрясений – к уже ставшим для нас привычными астматическим приступам удушья, от которых я страдал с четырех лет, добавилась проблема посерьезней – сильно заболела одна из наших дочерей, Диляра. На лечение в Москве потребовались огромные по тем временам средства. 1982 год семья встретила в растерянности – мы были очень расстроены свалившимися на нас болезнями, неизвестностью и колоссальными долгами.

Долгов было 5000 рублей – по тем временам это новая «Волга». Родные много помогали, но отдавать-то нам! Зарплата у нас с су­пругой была по 120-130 рублей, и я постоянно искал приработки. Был заготовителем в потребсоюзе, на товарной станции грузчиком шабашил. Платили неплохо, за вагон цемента – 120 рублей. Если 6 человек 60 тонн разгрузят, то по 20 рублей на человека выходило.

Но справиться с долгами все равно было непросто. Еще мы с Наилей шили. Я даже окончил курсы кройки и шитья и сделал дома целую мастерскую. И до сих пор могу кроить и моделировать одежду!

А потом возникла тема огурцов. Родная сестра Наили вышла замуж за парня из села Казаево, все его жители – «огуречники», знаменито село своими огурцами на весь Урал! За сезон семья зарабатывала до 10 тысяч рублей – огромная сумма по тем временам! И я, городской житель, папа троих детей, решил: научусь тоже, деньги-то ох как нуж­ны!

И вот тогда мы с мамой начали выращивать лук для реализации в сети советского общепита – кафе, столовых, пирожковых и пель­менных. Немного накопили и начали работать с огурцами. Вдвоем с маленьким сыном Маратом (ему было лет семь или восемь) сооруди­ли большой парник – подготовили жерди и поставили здоровенное сооружение: парник занял целых две с половиной сотки! Сами бы, конечно, не справились, спасибо, соседи помогли.

Я засел за садово-огороднические справочники, отлично подго­товил и напитал удобрениями почву, вырастил рассаду, высадил ее в парник и стал ждать урожая. Овощи хорошо взялись – зеленеют, тянутся, бурно цветут, но завязей почти нет. На рынке уже вовсю тор­гуют огурцами, а у меня в парнике тишина! Попадется иногда оди­ночный огурчик, кривенький – и все. Я пригласил специалиста. Он посмотрел и говорит: «Много ты, парень, работы сделал, да ведь ты в городе живешь, здесь ни шмеля нет, ни цветочной мухи. Пчел тебе надо завести!»

Оказывается, я упустил одну очень важную деталь – не бывает уро­жая без опыления! Купил я семью пчел в середине июня, а как к ним подойти – и не знаю. Хорошо помню это чувство – открываешь улей, а там – живая кишащая масса, и мурашки идут по телу, так все это непривычно и страшно! Но урожай сразу пошел, и сезон мы закон­чили с огурцами и парой рамочек меда. Зимовать я поставит пчел в обычный гараж, и они выжили, хотя на пасеках в тот год свирепство­вал варроатоз. За зиму я обучился на курсах, прочитал много книг, и началась у меня другая жизнь – с пчелками, с медом, с прополисом, с пчелиным ядом, и астма отступила, и деньги стали появляться.

Вот так и получилось, что первое мое знакомство с пчелами даже и к меду никакого отношения не имело, перво-наперво, я узнал об их пользе и достижениях… в сфере растениеводства, убедившись в том, что опыление может в десятки раз увеличить урожайность растений. Уже на следующий год у нас были неплохие урожаи – и огурцов, и… меда!

Всего один улей – а как он нам тогда помог! И не только в фи­нансовом плане. Главное, мы поняли: если один улей приносит такой неплохой достаток, то, что же будет, если завести целую пасеку?!

Как и в любой семье, у нас всегда был и домашние питомцы – я уве­рен, что это развивает чуткость и доброту не только в детях, но и во взрослых людях. Когда появились пчелы, мы с Наилей и детьми вдруг обнаружили, что этих насекомых не зря называют домашними и сель­скохозяйственными – к ним очень быстро привязываешься, даже кажется, ч то они в короткие сроки начинают тебя узнавать, признавать за друга и помощника в своей работе. Если все делать правильно – пчелы чувствуют, наполняются каким-то уважением. Я досконально изучил биологию и психологию поведения своих полосатых друзей-помощников во время обучения в Академии пчеловодства, во время стажировок в различных регионах России и СНГ, в период работы в замечательном творческом коллективе единомышленников, который сформировался в конце 80-х в Государственном комитете по науке и технике, по личное общение с пчелами продолжает убеждать меня в том, что каждая семья обладает мощным интеллектом, коллективным разумом, и эти умственные способности удивительным образом мо­гут передаваться людям, которые с ней работают. Иначе как бы вели­кий биолог Карл Фриш смог расшифровать язык пчелиных танцев, а моя жена, врач-апитерапевт Наиля Хисматуллина, понять, что пчелы могут жалить людей не в первое попавшееся под жало место, а в биологически активные точки, ответственные именно за те человеческие органы, которые нуждаются в дополнительной жизненной стимуля­ции?!

На Руси всегда говорили: «Кого пчелы жалят, того и жалуют!» По­лучается, ужаление пчелы – вроде как поцелуй, знак особой милости. Наши северные среднерусские пчелки жалуют своих хозяев особенно яростно. Как они вдохновенно жалят руки пчеловодов, не успевших как следует окурить улей! К сожалению, для многих наших коллег именно этот фактор – мощнейший инстинкт защиты собственного гнезда, присущий темным лесным пчелам, – становится основным при выборе породы питомцев. Так и появляются в суровых северных широтах украинские, приокские, кавказские и даже итальянские пчел­ки. Но надо понимать, что такая семья – это пчелы на один сезон, им не удастся пережить нашу суровую зиму, а если кому-то и повезет, то будущее лето пройдет для пчеловода под знаком борьбы с болезнями. Стоит ли все эти совершенно лишние заботы и хлопоты нескольких десятков пчелиных ужалений за сезон? Да и производительность юж­ных и гибридных пород пчел далека от той, которую демонстрируют своим заботливым пасечникам темные лесные: поверьте, семьи ни одной другой породы не способны собирать за сезон 200 или 300 кг меда! Даже довольно средний показатель в 50 кг для многих из этих пород недоступен! А для темных лесных это вполне нормально. При­чем за срок медосбора – всего-ничего, 2-3 месяца.

Да, времени для работы у северных пчел – в обрез. В Прикамье теплый, как говорят пчеловоды, летный период продолжается около семи недель. А период активного медосбора – бурного цветения ме­доносных растений – всего 2-3 недели! Представляете, как интенсив­но пчелы работают в этот период, чтобы принести в улей почти чет­верть центнера нектара в сутки?! Они летают даже ночью – впрочем, ночи-то у нас белые. Так что, пробуя суровый продукт, собранный пчелами северных регионов, вы можете быть твердо уверены – в нем есть и ночной мед!

Неизменное пищевое пристрастие

Как жили наши предки – нормально, с медом, – это мы понимаем. Я, к примеру, очень хорошо представляю себе рацион питания своего деда, прадеда, прапрадеда. А вот как питались сибиряки до XVIII века – это мне представить трудно. Как трудно понять, что все эти бескрай­ние леса, от Урала до Тихого океана, многие века и даже тысячелетия стояли «пустыми» – совсем без меда и медоносных пчел!

И что характерно – первые пчелы приехали в эти суровые края именно с Урала! В сибирское село Бобровка под Усть-Каменогорском их привез полковник Николай Аршневский в 1777 году. И это были именно темные лесные пчелы, самые медопродуктивные и самые вы­носливые. По свидетельству ученых, за 200 лет чистопородные сред­нерусские сохранили все основные признаки, характерные для своей породы, – поведение, экстерьер, устойчивость к болезням, высокую продуктивность и потрясающую зимостойкость. Возможно, не толь­ко сохранили, но и приумножили!

В XX веке эти безупречные характеристики не раз пытались за­менить и подпортить – завозились и серые горные кавказские пчелы, и итальянки, но природа сама доказала: лучше темных лесных для Сибири просто не существует! Прославленные на весь мир конти­нентальные сибирские морозы и очень долгий период зимовки не позволили южным пчелам прижиться в этих местах. Ведь на Кавказе и в Молдове пчелы позволяют себе вылететь из улья несколько раз за зимний сезон, чтобы облегчиться и очистить кишечник, а в Италии и Югославии у местных насекомых вообще существует возможность вылетать из гнезд круглогодично. Эта особенность позволяет пчелам перерабатывать мед менее тщательно, обогащая его пищеваритель­ными ферментами совсем «слегка». А наши, северные, чтобы полу­чить свой уникальный безотходный пищевой продукт (суровый мед перерабатывается в организме пчел практически полностью), много­кратно прогоняют его из хоботка в медовый зобик и обратно – и каждый раз добавляют ферменты!

Несмотря на то, что южные пчелы ни в Сибири, ни на Урале не прижились, а в 1959 году вышло решение Техсовета Министерства сельскою хозяйства России о запрете ввоза пчел любых пород в се­верные регионы, во многих областях и Урала, и Сибири, и Дальнего Востока произошло генетическое смешение различных рас. Произо­шла так называемая гибридизация – скрещивание. Такие пчелы име­ют определенные позитивные качества, но далеко не все они также сильны и продуктивны, как привычные для наших суровых краев лес­ные. Исследования сибирских ученых (Плахова, НАУ, 2003) наглядно показывают: пчелки-метисы по всем показателям отстают и от юж­ных пчел, и от темных лесных. Чистопородных же среднерусских в этих местах сейчас уже мало где встретишь, но каждая такая семья для пчеловода – предмет огромной гордости! Вот такая – пока короткая, но довольно бурная история у сибирского пчеловодства.

История пчеловодства в Сибири насчитывает всего пару веков, и, как мы уже говорили, первые пчелы приехали сюда именно с Урала. Для Урала и Приуралья пчеловодческий промысел вообще самый тра­диционный из всех традиционных. Можно сказать, что охота на пчел была самым первым видом охоты, ведь она зародилась тогда, когда пищевой рацион древних людей был основан на продуктах собира­тельства – дикорастущих растениях, плодах, кореньях. И продукты пчеловодства занимали в этом ряду самое почетное место!

Конечно, все, что извлекалось из дупел и гнезд, было самым цен­ным достоянием для самого собирателя, его семьи и всего племени. Настолько ценным, что пчелы становились тотемными идолами це­лых народов, живущих в лесах Прикамья. Причем идолами верхнего порядка, наряду с такими священными для лесных племен животны­ми, как лось, утка, гагара и медведь. Эти животные всегда почитались как самые близкие к богам.

Удивительно, но такое поклонение пчелам продолжалось несколь­ко тысячелетий – вплоть до самого крещения жителей Прикамских земель – а это произошло только на исходе XIV века.

Самое яркое подтверждение такому обожествлению пчел было обнаружено археологами буквально в 10 километрах от Перми. Если ехать от нашего курорта «АпиСпа» в сторону аэропорта и, не доезжая до деревеньки Большое Савино, свернуть в сторону Камы, взору от­кроются бескрайние луга с редкими березовыми, осиновыми и липовыми перелесками. Среди неглубоких ложков на этих просторах затерялся невысокий Гляденовский холм, на склонах которого еще в начале прошлого века археологи сделали уникальные находки – огромное количество различных артефактов, принадлежащих древ­нему религиозному культу. Раскопки в этом месте продолжаются и по сей день – уже более века. Земля бережно сохранила все, что наши предки принесли в жертву своим богам: слой за слоем Гляденовское святилище раскрывает перед учеными тайны жизни и веры древних людей Прикамья. Именно здесь было найдено множество тотемных фигурок, выполненных в известном на весь мир пермском зверином стиле. Эти фигурки – своеобразные памятники покровителям пле­мен, они приносились в дар, олицетворяя самое драгоценное, что было у этих людей.

Уже во время самых первых раскопок было найдено около сотни изображений пчел. Одни из них выполнены детально и очень ис­кусно, так точно, что любой апидолог придет в восхищение. Другие изображения – достаточно условные, так называемые «самолети­ки». Что характерно, такие же фигурки «самолетиков», безупречных с аэродинамической точки зрения, создавались и на американских континентах, они есть в культуре народов майя и ацтеков. В 2007 году в музеях Мехико ими имели возможность полюбоваться участники мексиканской экспедиции «Тенториум», а в 2008-м в музеях культу­ры ацтеков с «самолетиками» познакомились участники экспедиции в Перу.

И хотя наши прикамские фигурки-«самолетики» тоже очень при­близительны и схематичны, но еще по наблюдениям Федора Теплоухова, первого исследователя Гляденовского святилища, в них хорошо различимы признаки всех членов пчелиной семьи – среди фигурок попадаются изображения рабочих пчел, матки с рубчатым брюшком и даже трутней. Сегодня эти фигурки составляют большую часть знаменитой коллекции пермского звериного стиля, хранящейся в Эрмитаже.

Картина Апиарт. Сюжет в зверином стиле

Когда смотришь на эти до боли знакомые изображения, даже не верится, что их создали люди, жившие на наших землях почти три тысячи лет назад, во времена бронзового и раннего железного веков! И очень приятно на душе от того, что пчелы почитались предками нашими наравне с такими гигантами уральских лесов, как медведь и лось. Думаю, что наибольшее уважение у древних людей должны были вызывать живые существа, обладавшие максимальными пище­выми ресурсами.

То есть те, которые радовали охотников своими размерами и которые в изобилии водились в местной тайге. Лосей и медведей здесь всегда было очень много. А диких пчел, видимо, еще больше. Получается, что охота за пчелами и медом была для древних пермских народов одним из самых прибыльных и почитаемых видов деятельности!

Есть археологические свидетельства того, что первые опыты пче­ловодства в прикамских племенах относятся к эпохе неолита (пять тысячелетий до нашей эры). Эти выводы не подтверждены артефак­тами – такими, как, к примеру, росписи в Паучьей пещере на севере Испании. Но мы достоверно знаем, что в лесах Прикамья обитало колоссальное количество пчел, и стоянок древних людей этого пе­риода здесь также находят довольно много. При сопоставлении этих фактов само собой возникает предположение – еще семь, а возможно и девять тысяч лет назад племена Урала добывали и использовали в пищу дикий мед – и это был самый вкусный и легкоусвояемый угле­водный продукт в их рационе.

Я считаю, что этот продукт был очень питательным и очень по­лезным. Часто так и говорю: это был больше чем мед! В каком-то смысле я бы даже поставил роебойную систему добычи продуктов пчеловодства выше самых современных и технологичных методик, применяемых для разведения пчел в промышленных масштабах! Почему? Именно потому, что продукт, который можно получить таким первобытным способом, обладает исключительными каче­ствами – и в смысле питательности, и в плане пользы для здоровья. Конечно, эта система может показаться расточительной, ведь она обрекает множество пчелиных семей на гибель. Но в наших лесных регионах потери восполняются удивительной ройливостью лес­ных пчел, выработанной благодаря многовековому вмешательству человека в жизнь насекомых. С другой стороны, эта система имеет и важные позитивные стороны. Во-первых, ежегодно обновляются гнезда и соты, жизнь пчел становится здоровее – тут уж не найдется места для инфекций, клещей и антибиотиков, пчелы не мельчают и не вырождаются. Во-вторых, самую трудную часть жизни пчел – зимовку – человек брал на себя, оставляя в дуплах только молодые и сильные семьи – либо «дичков», живущих в природных дуплах, либо лучшие, отборные борти.

Роебойная система позволяла поддерживать естественный от­бор, укрепляла генетическую линию пчел. По сути, это прямое про­должение того, что в природе делают медведи, куницы или дятлы. Для этих животных и птиц такой продукт – роскошная добыча! И получающийся при роебойной системе «давленый» мед считается особо полезным, в нем перемешаны все составляющие пчелопродукции. Так уж повелось – ведь когда первобытный охотник за диким медом добывал эту ценную и вкусную «медвежью еду», выслеживая дикие гнезда и преодолевая отпор пчелиной семьи, то извлекал из дупел все, что там находилось, – без разбора. Именно в таком виде попадал мед на стол человека. Это был не просто мед – в нем содер­жались воск, пыльца, перга, прополис, расплод и сами пчелки. Такие продукты во многих странах, сохранивших первобытную тради­цию пчеловождения, до сих пор считаются величайшей ценностью, дороже дорогого. Неудивительно: эта смесь оказывает па человека потрясающее действие – придает жизненные силы, помогает спра­виться со слабостью и болезнями, укрепляет дух.

Племена, которые обитали в Приуралье в Гляденовскую эпоху, ученые относят к финно-угорской языковой группе. Из этой группы вышли народы коми, коми-пермяки, ханты и манси, мордва, марийцы, удмурты, карелы, эстонцы, финны. До прихода тюрков и славян именно эти народы населяли Урал, Поволжье, районы Севера.

Башкортостан. Заповедник Шульган-Таш

Во всех этих языках слова, обозначающие понятия «пчелы» и «мед», яв­ляются заимствованными из раннеиранского языка – языка древних ариев, на котором, возможно, некогда говорили жители легендар­ного Аркаима и других древнейших уральских городов-поселений. Эта культура была развита значительно более мощно, чем культура лесных племен, и, возможно, именно благодаря ариям финно-угры Приуралья и Поволжья, богатого пчелами и медом, познакомились с навыками цивилизованного, бортевого пчеловодства. Теперь мед добывался уже не просто с помощью полного роебойного разоре­ния гнезда «по-медвежьи», когда семья полностью погибала, но и с использованием элементов производства – сохранения для пчел части корма, подготовки новых дупел, сезонного ухода за гнездами, защиты их от разорения дикими животными. Постепенно медовые деревья стали закрепляться за племенами и семьями правами соб­ственности, эти права закреплялись особым знаком – тамгой – и охранялись строжайшим образом.

Тамжение деревьев характерно для более позднего этапа развития лесного пчеловодства – средневекового.

Колодная пасека в Шульган-Таше

Медовое средневековье

История нашей земли похожа на Каму, одну из крупнейших рек Европейского континента – время здесь течет так же неспешно и раз­меренно. Целое тысячелетие разделяет пермских пчел-«самолетиков» Гляденовской эпохи от совершенных орудий бортевого промысла, характерных для неволинской и ломатовской археологических куль­тур. В Нижнем Прикамье ломатовские и бахмутинские находки – это уже IV—VII века нашей эры. В эти времена бронзу в хозяйстве лю­дей уже полностью вытеснило железо, появились острые и прочные инструменты, пригодные для чистой обработки дерева. Но в среде пчеловодов изменились не только орудия, началось формирование новых племен и народностей. С юга пришли кочевые племена – сар­маты и булгары – и постепенно ассимилировались с местным населе­нием. Так началось формирование башкирского народа.

Слово «башкорт» означает «глава пчел». Долгое время бортевое пчеловодство было самым важным и почетным занятием для жителей Южного Приуралья. Сегодня в Башкирии этот промысел сохранился лишь в одном лесном массиве – в заповеднике Шульган-Таш.

В середине 2000-х годов мы начали подготовку к возрождению бортевых пасек и угодий на территории Пермского края. Для озна­комления с навыками и арсеналом бортников наши специалисты несколько раз выезжали в этот заповедник, общались с потомствен­ными лесными пчеловодами, осваивали приемы подготовки пче­линых колод и бортевых дупел. Для того чтобы начать развивать этот промысел в Пермском крае, закупили особые инструменты, необходимые для работы бортника. И вот что интересно: когда уче­ные сравнили инструменты современных пчеловодов-бортников Шульган-Таша с предметами, извлеченными из погребений бахмутинской, ломатовской и певолипской культур V VI веков, то были просто поражены – за полторы тысячи лет они практически не из­менились! Судя по всему, остались прежними и основные приемы лесного пчеловодства, сохранилась и древняя традиция – считать бортевые деревья ценнейшим недвижимым имуществом бортника. А почему это все должно было поменяться? Работа с гнездами диких пчел – древнейшая человеческая профессия, ее навыки были разработаны и отшлифованы намного раньше, чем навыки всех про­чих земных ремесел. Зачем же менять то, что уже и так доведено до совершенства?! Лучшее, как известно, враг хорошего. Темная лесная пчела – яркое подтверждение этого расхожего выражения, этот вид на протяжении миллионов лет оставался неизменным по всем ста­тьям: как в плане внешности и высочайшей выносливости, так и по своей потрясающей, совершенно неповторимой медопродуктивности и уникальной ценности создаваемых продуктов.

Тамги башкирских бортников

Впрочем, кое-что все-таки поменялось. Отношение к пчелам и популярность бортничества, некогда одного из самых уважаемых промыслов в России. Сейчас этих суперпрофессионалов по диким пчелам во всей стране всего два-три десятка человек, и люди эти по доходам далеко не олигархи. А во времена российского средневеко­вья бортничество представляло собой зарождающееся производство, уже тогда это был бизнес, существующий по законам капитализма. Бортевые угодья принадлежали людям всех сословий – князьям, мо­настырям, боярам и крестьянам.

Этот промысел был выгоден и с экологической точки зрения: бортевое пчеловодство способствовало сохранению лесов, огромное количество пчел-опылителей способствовало естественному воспро­изводству цветковых растений, а сами бортники тушили лесные по­жары и поддерживали в лесу величайшую чистоту.

Во времена язычества и позднее, вплоть до XVIII века, бортевые угодья были почти во всех областях древней Руси. Пчеловодство было одним из важнейших промыслов, а торговля медом и воском была весьма обширна и наряду с торговлей мехами была важнейшей ча­стью национального достояния.

Изображения прикамской тамги

Существовали даже целые сообщества бортников – думаю, ана­лог современных профсоюзов, с очень жизненными и деятельны­ми принципами. Бортнические цеха (обычно в них объединялись родственники или соплеменники) имели старост, которые следили за соблюдением законов, защищали права своих коллег, наказывали виновных. Каждая такая группа имела собственный свод правил поведения, устав и особый знак – знамя. У тюркских народов этот знак называется тамга, это же название часто использовали и соседи баш­кир и булгар – племена финно-угров.

­
Родовая тамга Хисматуллиных

Пермские археологи постоянно находят на местах поселений местных племен эпохи Средневековья вещи, на которых имеются такие родовые знаки – тамги различных типов. Каждая семья, вы­делившаяся из рода, имела такой отдельный своеобразный знак собственности. При переходе по наследству к следующему поколению знак тамги усложнялся – добавлялись черточки или фигурки, характеризующие семейное развитие. Знающий человек по такой меняющейся век от века тамге может рассказать всю историю рода, владеющего ей.

Предки башкир тоже используют тамгу. По утверж­дению ученых-эпиграфистов, эти знаки имели первые черты пись­менности. Бортевые деревья считались недвижимым имуществом, на них наносили тамгу – знак отличия какого-либо рода, и их под этими знаками даже заносили в специальные реестры. По мере пе­рехода от родоплеменного строя к феодальному башкирские и прикамские охотники-бортники в пределах своих охотничьих угодий начали отмечать собственным знаком бортевые деревья, которые становились их собственностью. Владельцы бортей в пределах быв­шего своего племени к сохранившемуся общему знаку добавляли свой индивидуальный знак, отличающий их собственные борти от бортей родственников. Родословные знаки, нанесенные владельцем на бортевые деревья, указывали на право владения бортью и одно­временно на право собственности на землю. Без письменного со­гласия владельца бортей никто не имел права пользоваться этими бортевыми угодьями! Представляете, уже тогда право «аренды» – ис­пользования бортей на чужой территории – оговаривалось особы­ми договорами.

Каждая тамга имела свое название. Знаки подразделялись на груп­пы: одни рассказывали о быте или профессиональных навыках хо­зяина, другие изображали домашних животных, птиц, земноводных или насекомых. В Прикамье до сих пор находят тамги, изображаю­щие инструменты – вилы, грабли, серп, домашнюю утварь – ковш, коромысло, чаши, треноги, вещи для работы с лошадьми – стремена, подковы, уздечки, седла, а также удивительной красоты знаки, похо­жие на буквы рунической письменности.

Тамгой отмечалось не только бортевое дерево, но и то дерево, в котором предполагалось в будущем изготовить борть. Это дерево в течение десятков лет доходило до кондиции по толщине и высоте. Очень важно было предугадать, будет ли борть удачной. Собирался большой совет бортников, всем миром решали – стоит ли изготавливать борть в том или ином месте. Учитывали все: близость медоносов и чистой воды, возможное направление лета пчел, толщину дерева, чистоту выделки. Но решение принималось на основе интуиции ста­рых бортников, именно они каким-то внутренним чутьем определяли место расположения будущей удачной борти. От их опыта и знания леса и его обитателей зависело все!

Очень ценной находкой считались пчелы-дички, деревья с гнездами которых тоже метились тамгой. В таких деревьях хранились запасы меда, скопленные за многие годы, его там всегда бывало гораздо больше, чем борти, – иногда дупло находилось на высоте 10 метров над землей, а соты были расположены едва ли не на уровне корней! Находки диких пчел оговаривались отдельно, на них составлялись особые документы, нередко вокруг этого богатства разгорались нешуточные споры.

В удачных бортях даже порядок добычи был немного другой: в первую очередь вырезали старые соты, молодые, с расплодом, со све­жим медом, оставляли. В результате и мед был более зрелым и вкусным – считается, что мед, как вино, с годами только лучше, и пчелы не мельчали, и выход воска значительно повышался. А вот со слабыми семьями поступали по-старинке: запоздавшие и малосильные рои, не скопившие необходимого запаса на зиму, вырезали целиком.

Изготовлением борти каждый бортник занимался сам. Были и узкие специалисты – одни долбили борти в стволе здорового дерева, другие обрубали вершины будущих бортевых деревьев и выдалблива­ли ямку на срезе верхушки, чтобы в углублении скапливалась вода – причина образования естественных полостей и дупел. Любая работа по созданию бортевых деревьев оплачивалась очень дорого.

Бортники могли рассказать «биографию» каждой борти, называли их по именам. Среди удачных бортей были и самые «садкие», в которые пчелы селились с огромным желанием, и особо медовые, которые давали меда больше других на протяжении столетий.

На таких удачных бортевых деревьях, стоивших иногда целое стояние, находилось по нескольку бортевых знаков различной формы. Такие деревья были самым желанным и дорогим подарком на свадьбу или рождение ребенка. Новый хозяин вырубал свою тамгу рядом или выше тамги прежнего владельца. Па лесном участке обычно бывали перемешаны борти нескольких владельцев. Каждый хорошо знал свои и никогда не посягал на собственность других. Знак собственности ограждал борть от разорения и присвоения, считался неприкосновенным.

Борти могли перейти к другому хозяину и по наследству. Иногда бортевые знаки отличаются друг от друга какими-нибудь незначительными деталями – это явный признак того, что дерево перешло по наследству от отца к сыну-, вместе с ремеслом. Если у одного бортника было несколько сыновей, и все они стали заниматься бортничеством, то сыновья должны были иметь свой знак, отличающийся от отцов­ского каким-либо характерным элементом. А тамга отца переходила по наследству к младшему сыну.

Деревьев с сохранившейся на них средневековой тамгой на Урале, к сожалению, почти нет. Только в башкирских лесах можно увидеть эти потемневшие от времени таинственные письмена лесных пчеловодов. А вот небольшие предметы, инструменты и утварь с такими знаками до наших дней сохранились! На средневековых поселениях Пермского Предуралья археологи находят очень много различных вещей с нане­сенной тамгой. На городище Анюшкар, рядом с деревней Кылосово, были найдены многочисленные предметы с тамгой – наверное, тех са­мых пчеловодов, один из которых умудрился сохранить полный набор бортнического инвентаря и даже восковой крут!

Высшее медовое качество

Тамга была не только бортнической «биографией в картинках», но и своеобразным символом чести своего хозяина и высокого качества производимой им продукции, а также надежной защитой от посто­ронних посягательств. Такое уважение и отличие вполне понятно – мед и воск на протяжении 1000 лет оставались одной из основных статей государственных доходов, и бортники-производители этих источников богатства имели особое покровительство со стороны закона. В 1020 году было написано такое уложение российских за­конов – Русская Правда, в нем особо указывалось, что уничтожение знамени или тамги на бортевом дереве и установление своего знака является подлогом, а сруб борти – кражей. За поруб бортевого де­рева штраф был 3 гривны, а за изменение тамги или уничтожение границ между бортевыми ухожьями – 12 гривен, самый высокий по­сле штрафа за убийство.

У нашей семьи тоже есть своя тамга – родовой знак Она нано­сится на ульи, борти и колоды, на памятные документы и даже на украшения. Для меня это – как подпись. Я даже использую ее в каче­стве монограммы – красиво и очень достойно. Все борти и колоды на тенториумовских бортевых угодьях и ухожьях помечены родовой тамгой Хисматуллиных. Это знак высочайшего качества тех медов, которые наши темные лесные пчелки создают в совершенно диких и безупречно чистых условиях северной уральской тайги.

Пасека «Осиновое озеро»

Бортевых пасек «Тенториум» три. Самая южная – в Кунгурском районе, на берегу карстового озера, у подножия Спасской горы, место уникальное – Сылвенский заказник, его называют ботани­ческим феноменом Урала – около 12 тыс. км², которые носят название Кунгурской островной лесостепи и включают в себя самый северный в Евразии участок ковыльных степей. Произрастающие в этих краях растения обычно можно встретить совершенно в других географических зонах, а некоторые вообще растут только здесь. А среди этого большого необычного участка возвышается Спасская гора – островок уникальнейшей растительности, где растут цветы травы, не встречающиеся больше нигде в мире. Именно здесь в прежние времена ежегодно проходили сходы окрестных знахарей- травников, именно здесь был создан один из первых в Приуралье санаториев для шахтеров-угольщиков. А теперь на горные луга летят пчелы, чтобы собрать нектар уникальнейших растений для медов Платиновой коллекции «Тенториум»!

Но самые насыщенные и богатые меда Платиновой линии со­бираются в наиболее диких и неосвоенных местах нашего края – в Вишерском заповеднике. Дело это уникальное вообще-то, в запо­ведных краях закон запрещает любую деятельность. А вот на деятель­ность пчел запретов нет – они же не нарушают экологический ба­ланс, наоборот, улучшают вегетацию растений, способствуют более активному их цветению и размножению!

Пчелы – неотделимая часть фауны леса, важное звено всей эко­логической системы. Лес и пчелы – добрые союзники, они орга­нично дополняют друг друга – лес во многом обязан пчелам, пчелы во многом обязаны лесу. Он дает им пищу, делится энергией своих жизненных соков, дарит убежище, укрывая от сильного ветра, жар­ких солнечных лучей и жестоких зимних холодов. А пчелы, в свою очередь, способствуют естественному воспроизводству многих видов древесных и травянистых цветковых растений, сохранению растительных сообществ, поддержанию равновесия в биосфере.

Да, в нашем стремительном XXI веке бортевое пчеловодство существует в реликтовом виде и лишь в нескольких точках планеты. Но какие это точки! Чище, лучше, девственнее природы трутню найти!

Кунгурская лесостепь

И мы с гордостью отмечаем: тенториумовские бортевые ухожья находятся именно в таких уникальных по своей чистоте местах – на территории заказников и па границе с заповедниками, которыми так богата Прикамская земля!

Мы уже упоминали, что по закону режим заповедников преду­сматривает полное изъятие земель из хозяйственной деятельности человека. Здесь запрещены изыскательские работы и разработка полезных ископаемых, рубка леса, заготовка лекарственных растений и технического сырья, сбор грибов, ягод и цветов, строительство про­мышленных и сельскохозяйственных объектов. Запрещено даже про­сто нахождение на территории посторонних лиц.

На Осиновом озере

Эта вековая тайга не знает топора, она – часть Великой Пармы – первобытных лесов Предуралья. На горных склонах, в альпийских тутах и кустарничковых тундрах, в дремучих лесных чащах, на ка­менистых берегах ручьев и рек скрыты от глаз человека редкие виды растений – 30 видов занесены в Красную книгу Урала и Российской Федерации. А животные и птицы вместо грохота ружей лишь изредка слышат щелчки фотоаппаратов научных сотрудников.

Кордон Круглая Ямка

Борти установлены на пограничных кордонах заповедника. Первый из них называется Круглая Ямка. Две протоки Вишеры, разделенные длинным островом, у кордона вновь слились в единое русло, и у берега водоворотом вымыло глубокую яму. На берегу среди древних елей и кедров – маленький деревянный домик, чуть в стороне в лесу спряталась банька. Живут здесь лишь инспекторы заповедника, сами ставшие пчеловодами.

Добраться до Пыпьи можно только по реке

Второй кордон расположен на месте извест­ного во всем мире таежного урочища Лыпья, где в Вишеру впадает одноименная речка.

О Лыпье ходят легенды. Расположенная на самой дальней окраине заповедника, в недоступных лесах (с одной стороны река, с другой – тайга и горы), заимка эта всегда была пристанищем для отшельни­ков, почитающихся в местных лесах за святых людей. Здесь долгие годы проживала уральская отшельница Серафима Пантелеевна Собянина – легендарная баба Сима. Рассказы о необычных качествах честных затворников, чудесных исцелениях, удивительных пред­сказаниях и совершенно экзотической для современного человека кухне можно услышать за тысячи километров от этих мест. Нас здесь всегда встречают одинаково: лепешками из тут же выловленного ха­риуса (рыба целиком, прямо с костями, чешуей и головой, запекается в тесте, муке с водой, даже непонятно, как это может быть настолько вкусно!), баней по-черному и купанием в ледяной купели местного целебного источника – говорят, все болезни исцеляет! А потом, чи­стые душой и телом – к пчелам.

Инспекция бортей и колод – дважды в год

На Лыпью не ведут дороги, даже старые мансийские тропы поросли лесом. Добраться туда можно только по реке на плоскодонных лодках. Это глухие и воистину заповедные места. В радиусе 200 кило­метров – ни одного промышленного предприятия. Воздух, вода и по­чва без малейших признаков загрязнения. Это самая северная пасека нашей Компании, одна из самых северных в Пермском крае и России. Она расположена за пределами 60-го градуса северной широты. Спе­циалисты навещают пчел лишь дважды в год – в начале сезона, чтобы проверить семьи, открыть и почистить летки, подготовить все к на­чалу медосбора, и в конце сезона – за урожаем. Такой режим – нор­мальное явление для бортевого промысла, да и добраться в эти ме­ста – дело не простое. Поэтому мы сейчас всей Компанией мечтаем о вертолете, более того, у нас уже и пилоты есть – этому непростому ремеслу обучились наши признанные спортсмены, автопилоты и путешественники Марат Хисматуллин и Дмитрий Яговцев. Думаю, что совсем скоро мы будем навещать наших вишерских пчел, прилетая в Лыпью на крылатых машинах!

Лето в этих широтах очень короткое – несколько недель. Нередко снег сходит только в начале июня, а уже в конце августа желтеют деревья. Но в это время жизнь в заповеднике бурлит – творится настоящее торжество флоры и фауны!

Семья Хисматуллиных в вертолете

Всюду зверье, большое и малое, пти­цы поют так звонко и много, что других звуков просто не слышно, а ароматные обильно цветущие травы на лесных полянах вымахивают выше человеческого роста. Вся природа словно кричит пчелам: «Да­вайте, собирайте быстрее все лучшее, что есть!» Но собрать – мало. В условиях короткого периода цветения необходимо придать меду высочайшее качество, чтобы даже с небольшим количеством можно было благополучно пережить долгую и холодную зиму. У северной пчелы здоровый и закаленный организм, ей не требуются ветеринарные препараты – и значит, в меде нет остатков вредных химических веществ. Матки обладают высокой плодовитостью и откладывают до трех тысяч яиц в сутки. Рабочие пчелы максимально используют световой день для медосбора и могут переносить в медовом зобике до 86 мг нектара.

Чтобы разместить пчел как можно ближе к заповеднику, мы поста­вили колоды и борти в пограничной, буферной зоне. Здесь присут­ствие человека еще допустимо, хотя и в очень ограниченных – эко­логических – масштабах. Борти стоят на самой границе роскошных альпийских лугов, где за кратчайший период северного лета прожи­вает свой короткий, но очень яркий век огромное количество медо­носных растений.

Буквально за несколько недель им надо вырасти, отцвести, оплодотвориться и дать семена для своих будущих поколе­ний. Поэтому пчелы здесь нужны как воздух!

Пчелки сразу прижились в наших бортях. Буйство заповедной рас­тительности им явно пришлось по вкусу! Вот так и получилось, что наши пчелки работают в Вишерском на правах, так сказать, мигрантов – живут в приграничной зоне, а нектар собирают в заповедной. На этой пасеке все устроено по старинке, как на настоящем бортевом ухожье. И каждая борть помечена нашей тамгой – родовым знаком Хисматуллиных.

Когда я вижу эти стройные ряды колод, помеченные нашей семей­ной пчеловодческой монограммой, на фоне величественных древних гор, – сердце у меня щемит. Я заядлый рыбак, на Вишере бываю до­вольно часто – рыбалка там необыкновенная! И в каждый свой при­езд стараюсь заглянуть на Лыпью и Круглую Ямку, к нашим пчелкам. Они подарили мне незабываемые пчеловодческие ощущения – так, наверное, чувствовал себя каждый юный бортник, собирая свой пер­вый богатый урожай.

Никогда не забуду, что я испытал во время сбора первого уро­жая на Вишере! Когда открылась первая должея и на свет появились огромные золотые медовые языки, с большим полукругом шоколад­ной перги, под белоснежной, похожей на нежную молочную пенку корочкой печатки, у меня началось бурное слюноотделение – редкий продукт питания может вызвать такой безумный аппетит!

Прикамское этно

Таких гигантских плодов труда пчел я никогда в жизни не видел! Огромные липовые колоды, изготовленные нашими мастерами на пасеке «Медвежья поляна», дали пчелам отличные возможности, но, видимо, меда было так много, что несколько небольших языков были пристроены прямо снаружи колоды. А внутри – вся полая, выше чело­веческого роста, она была доверху полна живописными изгибами со­товых языков. И каких! Диаметр каждого составлял около полуметра, а толщина – более 10 сантиметров! Когда я разломил первый язык, у меня вырвалось: «Это просто сказка!» Действительно, мне и в голо­ву не приходило, что такие чудеса на свете бывают. Вкуснейший и ароматнейший мед, какой я когда-либо встречал, чистейший белый воск… Неудивительно, что именно бортники считались в средневеко­вой Руси очень богатыми и почитаемыми людьми: производить такие драгоценности, да еще и в промышленных масштабах – дело очень достойное!

Вольному – воля

Пчелы – существа удивительно свободные и независимые. Мы уже говорили о границах – пчелы рубежей не знают! Часто бывает, что пчеловоды пользуются этим, привозя свои пасеки к оградам чужих владений. Пчелы легко перетаскивают нектар с соседских садов и лугов в свои ульи, и никто не может их остановить! Да и зачем останавливать опыление – это огромная польза для растений в садах и огородах!

Думаю, что жизнь людей, которые занимаются пчеловодством, тоже должна обладать двумя малосопоставимыми чертами – жесткой самодисциплиной и безграничной свободой действий и передвиже­ний. В рамках закона, конечно.

В Средние века бортники получили все эти привилегии. Так что Средневековье, которое в Европе принято называть Темными веками, в нашей стране совершенно справедливо можно наречь временем «медовым» и даже «золотым»!

В каждый период нашей истории обязательно было что-нибудь хорошее, для средневековых россиян главным достоянием были бор­тевой мед и бортевой промысел. Первый являлся одним из важней­ших экономических достижений древней Руси, торговля бортевым медом и воском охватывала часть Азии и всю Европу, наряду с тор­говлей мехами это была важнейшая статья национального дохода. Второй привлекал к себе самых свободных и независимых, позволял вырваться из жестких феодальных рамок, спастись от крепостниче­ства – бортники имели право на свободу, это было одним из главных условий их успеха. Именно поэтому, мы сегодня с удовольствием воз­рождаем традиции средневековой Руси!

Мы уже говорили о том, что бортевой промысел был одним из первых видов производственной деятельности, даже имел черты со­временного бизнеса. Можно сказать, что с развитием лесного пчело­водства начинался на Руси капитализм! Это подтверждает и то, что бортники были вольными людьми, составляли отдельное сословие, их подати ограничивались государственными налогами, они беспре­пятственно могли менять место жительства и работы, строить себе дома там, где хочется, занимаясь любимым делом. Даже в казенных и частных лесах у них было право выбирать себе лучшие деревья и рубить в них борти.

В истории бортничества есть место и для боевой славы. В 1380 году дружина пчеловодов, оставивших свои леса, сражалась с монгольски­ми завоевателями на Куликовом поле, а в 1606 году вместе с войсками Степана Разина осаждала Нижний Новгород.

Свой вольный лесной бизнес бортники передавали своим детям, из рода в род. Профессия требовала значительной физической силы, терпения, сноровки, поэтому обучение начиналось практически с пеленок. Маленькие бортники росли среди лесов и лугов, знали, что называется, в лицо каждый кустик и травинку; могли распознать любой лесной запах, любой природный звук. Сейчас бы сказали: экологическое воспитание. Есть такие юные бортники и сегодня. Одного из них наши специалисты встретили в лесах заповедника Шульган-Тати. Он еще слишком юн, чтобы лазать по деревьям, как отец, но уже очень многое умеет. Самое главное, что его отличает от других мальчишек – это глаза. Жизнь среди лесов своей родины дает этим людям какой-то необычайный внутренний свет, величай­шую одухотворенность. Башкирские бортники – мусульмане, и они уверены, что занимаются самым богоугодным делом, которое толь­ко существует на земле. Ведь в Священном Коране мед называется самой чистой пищей, пчелам и меду посвящена целая сура. Она так и называется – «Пчела».

Природа сделала свое дело – всегда считалось, что с пчелами могут работать только люди, чистые душой и телом. Народ сквозь века пронес убежденность в том, что только у человека, обладающего всеми этими качествами, борти всегда будут полны отборным медом и воском.

Башкирские бортники – отец и сын

Бортники хорошо знают жизнь леса, и поведение диких зве­рей, время цветения медоносов и влияние их на развитие пчел, они тонкие наблюдатели и знатоки природы. Все эти навыки развиваются на каком-то глубинном, почти зверином уровне. А еще во все времена лесные пчеловоды отличались бесстрашием, находчивостью, волей, дисциплиной и нравственной чистотой. Но самое главное – безмер­ной любовью к лесу и пчелам.

Всему этому необходимо обучаться с самого раннего возраста. К сожалению, наши дети, если, конечно, они не выросли на пасеке, зна­комятся с миром пчел слишком поздно – когда забывается необыкно­венное детское понимание красоты всего живого и появляется страх перед ужалениями. И уже слишком поздно, теперь, пока не придет осознанное желание к разведению пчел, человек к этому делу уже не потянется.

Мне кажется, этот пробел в общении с природой срочно необхо­димо заполнять! У нас в «Тенториум» уже есть положительный опыт – создание при действующих пасеках лагерей начинающих пчеловодов. Один из них с лета 2009 года работает на нашей «Медвежьей поляне» – сколько здесь радости, открытий, новых интереснейших знаний! Глаза у этих людей – ясные, чистые, светятся пониманием простоты и преле­сти окружающего мира. Теперь они и пчеловоды, и матководы, и рамки сами сделают, и прополис могут получить. А то, что руки в волдырях от ужалений – ничего, здоровее будем!

Вот это и есть – возрождение промысла.

Яркие следы медового расцвета

Я неплохо знаком с работами наших пермских ученых об истории прикамского пчеловодства. Знаменитые археологи Прикамья доктора исторических паук В. Оборин и А. Белавин с гордостью описывают находки своих экспедиций, непосредственно связанные с деятельностью пчеловодов, железные древолазные шипы, массивные медорезные ножи с лезвием длиной 18-23 см и черешком, имеющим у спинки ножа колено или отогнутым вверх, тесла, со следами заточ­ки с внутренней стороны лезвия. География находок охватывает весь край – Кудымкарское, Городищенское, Рождественское, Родановое го­родища и, конечно, Анюшкар. Именно здесь в 1954 году экспедиция В. Оборина (ПГУ) и обнаружила тот самый восковой круг, законсер­вировавшийся в глинистом культурном слое.

Борть с защитой от медведя

Можно быть полностью уверенным: в местах таких находок до сих пор пчеловодство – на самом почетном месте. Ведь именно здесь жили средневековые уральские бортники и их пчелы.

Все – в одном месте. Бортный промысел был на самообеспече­нии – всю посуду для переработки и хранения меда, даже кое-какие инструменты для промысла, те, которые надо было вырезать из де­рева или, скажем, плести, пчеловоды изготавливали собственными руками.

Да и инструментов-то было не слишком много. Для лазания по деревьям использовались топорик, лезиво – длинная тонкая лыковая веревка с доской-креслицем, иногда легкая лестница или небольшое дерево. Позднее были придуманы надевавшиеся на обувь древолазные шипы и когти. Все это и находят наши археологи в раскопах средневековых исторических слоев, и в приличных количествах! Иногда складывается впечатление, что никто не пахал, не сеял, скотину не растил и не охотился, все занимались только пчеловодством!

География находок так обширна и их так много, что это количе­ство позволяет археологам с уверенностью заявлять о повсеместном распространении бортевого промысла на территории края. Более того, можно говорить и о том, что в этот период одним из основных занятий местных племен было именно пчеловождение. В общем, сведения, добытые археологами, подтверждают наши догадки – добыча меда и воска на территории Пермского края в Х-ХIV веках имела масштабный характер.

Создатели бортей

Именно в это время слава лесных суровых медов достигла евро­пейских и среднеазиатских столиц. Любознательные и бесстрашные путешественники потянулись в Парму, чтобы посмотреть на это ве­ликое чудо.

Вот как описывали средневековые торговцы и исследователи ме­довые запасы нашей страны. Геродот, V век до нашей эры: «По словам оракиян, земля по ту сторону Истра заполнена пчелами и потому через нее нельзя пройти дальше». Араб Ибн Даст, IX век: «Из дерева они выделывают сосуды, в которых находятся у них и пчелы и мед». П. Иовий, начало XVI века, замечает: «Так как поселяне не успевают осмотреть каждое дерево, то весьма часто встречаются пни чрезвы­чайной толщины, наполненные превеликими озерами меда». Историк Жайноша: «Там целые тучи пчел, которые, не имея уже возможности гнездиться в лесу, складывали свои соты в пещерах гор, в прибрежных скалах рек и даже просто в земле, так что прохожий нередко случай­но выдавливал ногой целую струю отличного меда».

В историю вошел случай, когда, задумав переночевать в дупле большущего дуба, незадачливый бортник почти по пояс увяз в меде, не в силах дотянуться до края дупла. И пропал бы так, но спас его… медведь, который забрался на дерево в надежде полакомиться медом. Бортник ухватил его за лапу, и медведь от неожиданности бросился бежать, выдернув человека из дупла. Таких гнезд со скопившимся за многие годы медом было очень много в каждом хозяйстве.

Период расцвета пчеловодства продолжался более 800 лет. Это было время, когда в некоторых лесах практически в каждом дереве было гнездо диких пчел, когда естественные дупла ценились вдвое выше, чем специально подготовленные руками пчеловодов борти, когда медовые соты не отделялись от перговых и расплодных, и от прессования языков такого меда получался продукт невероятной пи­тательной ценности!

Пасека «Медвежья поляна»

Интересно, каким был этот удивительный продукт, за который короли Европы готовы были платить россиянам любые деньги? Для того чтобы узнать это, языка бортевого меда, созданного без участия человека, или даже целого бортевого ухожья – мало. На одной из на­ших бортевых пасек «Медвежья поляна» мы решили воссоздать все этапы и условия производства древнего давленого меда – такими, какими они были во времена расцвета российского лесного пчело­водства, в IХ-ХVII веках.

«Медвежью поляну» мы создавали как опытную пасеку, предназна­ченную для производства меда, воска, перги, прополиса и маточного молочка, апробации возрождаемых бортевых и колодных техноло­гий, а также для обучения специалистов. Раньше здесь размещалось и производство самих колод и бортей.

Такое количество специализаций в одном месте объясняется спуск колоды очень просто: эта пасека была для нас самой первой, где мы нача­ли разводить пчел в промышленных масштабах, и, кроме того, она ближе всех расположена к штаб-квартире «Тенториум» в Перми – в тридцати километрах от города, в лесном массиве на территории Гайвинского лесничества.

Пчелы здесь содержатся в колодах и ульях. Колоды изготавлива­ются из стволов деревьев лиственных пород. В округе много лип, и каждый год у нас есть хороший сбор душистого липового меда. На территории, конечно же, есть и омшаник, но стойкие лесные пчелы зимуют прямо в колодах и ульях.

Основной способ зимовки пчел на пасеках и бортевых угодьях Компании «Тенториум» – в естественных условиях, под снегом. Этот способ – традиционный бортнический. При такой зимовке пчеловод лишен возможности наблюдать за состоянием семей и оказывать им необходимую помощь. Поэтому оставлять под снегом можно только сильные семьи, снабженные обильными запасами меда. Таким семьям не требуются ветеринарные препараты, и это формирует еще один уровень экологической чистоты продукта.

Суровый и снежный климат сам создает для зимовки очень благоприятные условия. Можно сказать, что под снегом пчелы зимуют почти как медведь в берлоге! Снег сохраняет ровную температуру, за­щищает колоды и ульи от ветра, и пчелиные семьи обычно зимуют очень хорошо. Достоинство зимовки на воле в том, что она сильнее закаляет пчел, они реже болеют, лучше развиваются в весенне-летний период, а затем дают больше меда самого высокого качества.

А хорошо подготовленный чистый суровый мед помогает пчелам поддерживать в улье температурный баланс – около +21° С даже в самые суровые морозы. При мизерных дозах потребления, благодаря уникальным качествам меда, пчелы сохраняют жизненные силы и в течение долгой зимы.

Причина всех основных преимуществ темных лесных пчел за­ключается в там, что формирование их расовых признаков протекало во времена большого и малого ледниковых периодов, отсюда и огромные запасы продуктов, в несколько раз превышающие потребность семьи, и навыки сохранения в гнезде «лет­ней» температуры. В ходе эволюции у медоносных пчел выра­боталось очень ценное биологическое свойство, способствующее выживанию в неблагоприятных зимних условиях: на период холодов скучиваться, собираться в так называемый клуб.

Самую важную роль в клубе играют сильные взрослые пчелы, успевшие слегка поработать во время летнего медосбора, – из них фор­мируется «корка», первой принимающая холодный воздух. Опыт северных пчеловодов показывает, что сильные семьи зимуют с наименьшими потерями, а весной быстрее развиваются. В 2005 году на базе пасеки «Медвежья поляна» было организовано первое тенториумовское бортевое хозяйство, в том же году был по­лучен и первый урожай. Он был, конечно, очень скромным, но мы поняли главное – мед и воск в колодах получаются совершенно непохожими на такие же продукты из улья.

Конечно, нам известен был этот секрет – бортники не отделяют медовые соты от перговых, воск от самого меда и других продуктов пчеловодства. Благодаря этому мед объединяет в себе полезные свой­ства всех продуктов пчеловодства. Удивительно – в каждой борти и колоде урожай отличается не только по форме языков, сочетанию продуктов и количеству меда, перги, пыльцы и расплода, но и по вку­су. Как невозможно найти два одинаковых по форме бортевых языка (их просто не бывает!), так невозможно получить две одинаковые ба­ночки Платиновой линии, в каждой – мед с неповторимым вкусом, такой можно попробовать лишь однажды.

Язычки первого урожая с «Медвежьей поляны» были совсем не­большие, но такие красивые и ароматные! Их и в медогонку-то жалко было отправлять. И тогда пришла идея – готовить и выпускать эти меда по старинным рецептам. Вот здесь и встал вопрос: как готовили меда в старину? Какие инструменты нужны для приготовления этих древнерусских десертных деликатесов?

Если инструменты бортника и секреты вырубки самой борти мы смогли найти благодаря археологам и башкирским коллегам, то ре­цепты меда и старинные «аппараты» для переработки урожая при­шлось восстанавливать по древним описаниям и чертежам.

Самыми популярными и распространенными видами готовых ме­дов, по этим сведениям, были собственно бортевой мед, кез-мед – ку­сочки сотов, и давленый мед. Так возникла одна из самых уникальных линий медов в современной истории мирового пчеловодства – Пла­тиновая линия северных медов.

Бортевой мед – цельные кусочки языков медовых сот, извлечен­ных из бортей. Мед с уникальными качествами. В каждой баночке – кусочек сота, но какого – медового, пергового, расплодного, неиз­вестно. Под слоем свежего меда скрывается неизвестный вкус. Такая баночка – всегда сюрприз, ведь известно, что, кроме всего прочего, мед из каждой борги и с каждого языка обладает особым, неповтори­мым вкусом. Тайну знают только пчелы! Борти практически не трево­жатся человеком, только один раз в год, осенью, когда мед уже полно­стью созрел, пчеловоды осматривают угодья и извлекают из бортей и колод чистые, свежие, идеальные по своим природным качествам языки – очень вкусную смесь из цельных медовых, перговых, а ино­гда и расплодных сот.

Прессовый мед создается по издавна существующим на Руси ре­цептам давленых медов. Извлеченные из бортей кусочки сотового меда прессуются по специальной технологии. Здесь есть содержимое и медовых, и перговых сот, а также небольшие кусочки чистого бортевого воска, славящегося своими очищающими свойствами. Благодаря этому сочетанию прессовый мед сохраняет ценнейшие качества, прославившие российские меда.

Первая проба

Бортевой мед всегда был самым дорогим, имел славу исцеляющего от любых болезней. И давленый мед был просто очень популярным. На него до сих пор существует стандарт качества!

Для приготовления давленого меда мы изготовили специальную медодавилку из массива столетней липы. Для получения продукта требуется много усилий – вот оно, подтверждение того, что бортни­ки были очень сильны физически! В итоге из сотов выжимается все, что только возможно, – продукт получается очень насыщенный, бо­гатый вкусом и ароматами лесных, налитых солнцем трав. Первую партию сезона мы традиционно разливаем прямо на пасеке. Она не пойдет на продажу, а будет храниться многие годы в нашей Медовой кладовой – для проведения дальнейших исследований.

Первые меда мы заложили в Медовую кладовую весной 2006 года. Это был урожай 2005, самый первый, а потому – очень для нас цен­ный. Так хотелось сохранить его образцы, их удивительный вкус и за­пах, и не только сохранить, но и дополнить чем-нибудь интересным, необычным и лечебным! Кладовую разместили в специально подготовленной карстовой пещере, которая уходит в глубь Спасской горы. Почему именно Спасская? Именно этот уникальный горно-степной ландшафт является источником нектара, из которого делается треть наших Платиновых медов. Именно здесь растут уникальные релик­товые медоносы. Именно здесь ежегодно фиксируются аномальные явления, характерные для многих крупных скальных массивов Сылвенского кряжа. Всего в нескольких километрах от Спасской горы начинается прославленная зона N, легендарная Молебка. Здесь на каждом шагу можно встретить места силы, со всего мира люди едут в этот труднодоступный район, чтобы прикоснуться к неведомому, зарядиться энергией, исходящей из глубины карстовых проломов древних гор. Создавая Медовую кладовую, мы были уверены, что необычные свойства Спасской горы передадутся нашим медам. Пока результаты это эксперимента неизвестны. Первые исследования нач­нутся только через несколько лет. А пока наша кладовая пополняется все новыми и новыми экземплярами сладкого продукта. Энтузиасты и любители меда везут образцы из разных, в том числе и самых от­даленных регионов России, стран Балтии, Азии, Америки. А еще в кладовой хранятся бортевые и прессовые меда, составляющие 10% каждого нового урожая.

Интересно, какую долю урожая было принято сохранять у средневековых бортников Урала? Точно это узнать, к сожалению, невозможно, достоверно известно лишь то, что мед и воск всегда сохраняли в закромах – как ценнейшую валюту, резервный фонд, неприкосновенный запас продуктов, которые не теряют свою цен­ность, а только увеличивают ее с годами. Вспомним еще раз о воско­вом круге, найденном учеными в Анюшкаре – отлично сохранился за тысячу лет!

Как жаль, что археологи не находили сосудов с медом! Как здо­рово было бы изучить свойства средневековых бортевых медов! Я очень надеюсь, что где-то среди глухой тайги Предуралья земля до сих пор хранит бесценные клады – сосуды с пчелиным золотом. Думаю, основные свойства такого меда за 1000 лет не изменились, так же, как не изменились выносливость и высочайшая продуктивность темных лесных пчел и почтительное отношение людей к полосатым насекомым и их чудо-продуктам, обладающим высочайшей ценно­стью.

Платиновая линия медов

Понятно, почему в Средние века меда в России получали так мно­го, что только на экспорт уходила 1000 тонн в год! По данным вы­дающегося русского пчеловода Н. Витвицкого, в те годы на Руси было около 50 миллионов пчелиных семей, дававших около 50 миллионов пудов меда в год! И сейчас успешные пчеловоды подолгу хранят мед – эта валюта лучше всякого золота, ее можно в любой момент обратить в любые деньги и ценности! Ведь наш мед можно не только есть, для человека, живущего на севере, мед – это и лекарство от всех болезней, и мазь, которой можно вылечить любую рану; и косметическое средство, способное подарить естественную красоту и защитить кожу от старения.

Затишье перед расцветом

Странно получилось, но вполне по канонам марксовского капитала: бортники были первыми производителями, сумевшими задолго до всех революций и переворотов прорвать заслоны феодальных от­ношений и закрепить в своем затерянном лесном мире вполне капи­талистические порядки. И при этом историки полагают, что именно бурная капитализация России, начавшаяся в XVII веке и создавшая условия для интенсивного развития экономики, стала причиной угасания бортевого пчеловодного промысла. Причины просты – строительство промышленных предприятий и расширение городов потребовало большого количества древесины. Началась интенсив­ная вырубка леса, которая и погубила бортничество. У нас на Урале процесс был настолько бурным, стремительным, промышленность возникала и ширилась на глазах, Строгановские городки выраста­ли прямо посреди лесов, в самых плодородных медовых местах. И вдруг, моментально, за какие-то полвека, основой экономики древней Пармы стали солеварение и металлургия – отрасли, которые просто пожирали лес!

Что стало с потомственными бортниками? Наверное, многие из них подались на солеварни и в мастерские, некогда успеш­ный, золотой бизнес угасал на глазах.

Есть такая книга – хозяйственное описание Пермской губернии, написанная Н. Поповым в 1813 г. В ней отдельно говорится о пче­ловодстве, отмечается, что обширные хозяйства имеют прикамские башкиры, татары, мещеряки, черемисы и русские крестьяне. Весь край разводил пчел, несмотря на развитие промышленности – правда, уже не столько для гордости российской, а для себя, для души. Прикипело сердце уральцев к пчелиному промыслу! Поэтому вплоть до Первой мировой войны в России пчеловодство, несмотря на популярность сахароварения, было по-прежнему высоко развито. По стране в этот период насчитывалось более 10 миллионов семей. Примерно ⅟₁₅ часть ульев располагалась в Пермском Приуралье.

Даже во время Первой мировой объемы производства и импорта меда в России в целом и на Урале в частности оставались на достаточно высоком уровне – в 1916 году в стране сохранилось 7 миллионов се­мей. Так продолжалось вплоть до начала революционных потрясений в стране. По Приуралью в разные стороны прокатывались боевые дей­ствия – сегодня красные, завтра белые – Колчак, чехи, послезавтра – просто бандиты… Старики рассказывали: невозможно было выйти из под пола или слезть с русской печи – совсем рядом что-то взрывалось, чиркало прямо над головой, дети прятались от шальных нуль за печны­ми трубами. Пчельники разорялись, мед экспроприировался, перево­дился на брагу. Пчеловодов забирали под ружье – то новая, постоянно меняющаяся власть, а то и просто проходящие через пасечные хозяй­ства войска. Цифры статистики безжалостны: в результате Граждан­ской войны к весне 1919 года в стране осталось только 3,52 миллиона пчелосемей, а к началу 1922 года – 1,5 миллиона.

Парадокс, но пчел тоже «раскулачивали»! Возможно, секрет этого негатива таился в том, что окружающих раздражал постоянный явный успех тружеников-предпринимателей, создавших целые пчеловодческие империи, он вызывал у молодых и рьяных борцов с капитализмом мощное отрицание и протест. Такое отношение к успешным пасечникам со стороны людей, не имеющих достаточных возможностей и таланта к пчеловедению, прослеживается, к сожале­нию, и по сей день.

Только в период НЭПа пчеловодство вновь начало набирать обо­роты, количество пчел немного стабилизировалось и к началу 30-х годов в Российской Федерации насчитывалось около 3,93 миллиона пчелосемей. Но грянула жестокая аграрная реформа, и к весне 1932 года количество ульев вновь сократилось до 2,5 миллиона. Гибли, прежде всего, пчелиные семьи репрессированных крестьян, оставшиеся без присмотра после смерти или высылки хозяев.

От войны до войны российское пчеловодство почти вернуло свои позиции – поспособствовало то, что в каждом колхозном хозяйстве обязательно была и общественная пасека, создавались ульи, инвен­тарь, изобретались новые медогонные системы и целые воскозаводы.

В 1941 году в России насчитывалось почти " миллионов семей. После войны в России сохранилось более половины этого количе­ства, большая часть – на Урале и в Сибири.

Новейшая история пчеловодства в регионах с суровым климатом, к сожалению, больше напоминает историю угасания великих цивили­заций прошлого. Наверное, так погибал Древний Рим – сначала им­перия поделилась на Восточную и Западную, в каждой – свои поряд­ки и свои приоритеты. А потом обе империи пали под шквалом диких племен, разрушающих все на своем пути. Так же и пчелы – сначала их разобщили, ослабили насильственными процессами переселения и смешения кровей, захватали и разрушили традиционные места их обитания – леса вырубили, поля оставили в запустении, огромные площади, ранее занятые лугами, застроили дачными и коттеджными поселками. А в диких, чистых местах людей, которым можно было бы доверить пчел, почти не осталось. Дальше – больше, сельскохозяй­ственные угодья стали засеваться преимущественно генномодифицированными культурами, для повышения урожайности – усиленная подкормка химическими удобрениями, для борьбы с вредителями – массированная обработка гербицидами. У пчел даже появилась специализация – по опылению монокультур. Но, оказывается, что такая узкая специализация способствует активному вырождению пчелино­го рода.

Вот здесь и появились варвары. Это нашествие продолжается и до сих пор: клещ варроа стал настоящим бичом наших пчел! И спра­виться с ним очень сложно, ведь семьи ослаблены неправильным обращением. Каждый пчеловод хоть раз в жизни испытал этот совершенно животный ужас – холод в животе и потемнение в глазах, именно так мои знакомые пчеловоды пережили свою первую встречу с этими паразитами на своих пасеках. Клещи впиваются в пчел, про­грызая хитиновый покров и проникая внутрь. Сердце разрывается, когда видишь, как маленькие рыжие варвары вгрызаются в нежное белое тельце будущей пчелки – ей богу; это же настоящее преступле­ние против пчелиного детства!

Варвары. Клещи варроа на личинке пчелы

Но, как мы уже говорили, клещи поражают в основном ослаблен­ные гнезда. Поэтому наших среднерусских темных лесных пчел эта напасть задевает меньше!