Пчеловодство выходного дня

                                        Пчеловодству надо обучать в вузе.

В историю пчеловодства академик Кулагин вошел не только как выда­ющийся биолог, но и как та­лантливый педагог, стоявший у истоков отечественного высшего пчеловодного образования. Чи­тая курс зоологии в Сельскохо­зяйственной академии, он ста­рался по ходу изложения темы, когда речь шла о насекомых, говорить и о медоносных пче­лах, их анатомии, особенностях физиологии, их роли как опы­лителей растений. Краткость же сообщаемых им сведений не удовлетворяла его. Однако самостоятельного курса пчело­водства в учебных программах не было, хотя вопрос об этом не раз поднимался и в акаде­мии, и в университете, и на съездах.

Пчелы могут воспро­изводить на сотах рисунки, надписи, цифры. Такие “художественно оформленные соты можно увидеть в музе­ях. Если на светлый молодой хорошо от­строенный сот накле­ить плотную бумагу с плоскостным изображе­нием предмета и по­ставить его в гнездо во время хорошего ме­досбора, то пчелы зальют свободные ячей­ки медом и не тронут прикрытые. После удаления покрывала-занавеса откроется изобра­жение. Пчелы «умеют» рисовать. Это еще од­но из чудес природы.

Лектор всеми средствами старался возбудил» у студентов интерес к столь любимому им пчеловодству, так необходимому людям и народному хозяйству. Однажды на дверях зоологиче­ского кабинета академии повесил объявление, приглашавшее студентов, интересующихся пчеловодством, на беседу. Народу пришло много. Разговор получился интересный, проблем перед отраслью стояло более чем достаточно. Тогда же было решено организовать кружок пчеловодов, где студенты-слушатели мог­ли бы получать систематические знания. Польза, которую при­носил кружок, все больше убеждала его руководителя в необхо­димости ввести в высших учебных заведениях изучение пче­ловодства как самостоятельного предмета

Исключительно плодотворна деятельность Кулагина и в подготовке инструкторских кадров — специалистов среднего звена. На инструкторских курсах, которые действовали на Измайловской учебно-опытной пасеке, он вел биологию и с первого же выпуска в течение многих лет был бессменным председателем экзаменационной комиссии.

Инструкторы становились проводниками новейших пче­ловодных знаний среди населения, поэтому подготовке и экзаменационной проверке их теоретического и практиче­ского багажа придавалось особое значение. Достаточно на­звать преподавателей ведущих дисциплин академиков Насо­нова, Каблукова, Кулагина, профессора Кожевникова, Ти­това, Буткевича, чтобы понять, на какую высоту было по­ставлено обучение и какую прекрасную подготовку получа­ли выпускники.

Активно участвовал ученый и в подготовке рядовых пче­ловодов на курсах при Измайловской пасеке, выезжал с чтениями лекций в другие юрода, для подготовки массовых кадров написал ряд популярных учебных пособий. Под ре­дакцией академика Кулагина в серии популярной сельско­хозяйственной литературы выпущен целый цикл брошюр, авторами которых были ведущие ученые-пчеловоды. Рас­пространение пчеловодных знаний шло широким фронтом.

Заботы о судьбе пчеловодства.

Кулагин как био­лог, пчеловод и общественный деятель обращался к самым важным проблемам, которые остро стояли перед пчеловод­ством и от которых зависело его дальнейшее развитие.

Активная позиция, занимаемая академиком буквально во всех вопросах, поставила его в центр пчеловодной жизни страны. В 1902 году он стал редактором бутлеровского “Русского пчеловодного листка”, а потом, после Бутлерова и Каблукова, председателем отделения пчеловодства Рус­ского общества акклиматизации животных и растений — боевого штаба русских пчеловодов, объединившего ученых, общественных деятелей, прогрессивно мыслящих практиков. Академик Кулагин практически возглавил русское пчело­водство. Все ответственные организационные мероприятия проходили под его умелым и просвещенным руководством.

Как и его выдающиеся предшественники, на пчеловодст­во он смотрел с государственной точки зрения как на важ­ную отрасль народного хозяйства. Еще, будучи студентом, задумывался над судьбой пчеловодства России. В одной из первых своих статей отвергал существовавшее убеждение, будто бы “матушка-природа стала мачехой для пчел”, и взгляд на пчеловодство как на шаткое и непрактичное за­нятие. Путь его нового развития и процветания видел в распространении научных знаний, и в частности во внедре­нии рамочных ульев.

Русь всегда была сказочно богата естественными источни­ками нектара. Однако с вырубкой лесов, распашкой лугов, увеличением освоенных земель и посевом хлебов на больших площадях положение изменилось. Пчелы стали использовать­ся и как опылители сельскохозяйственных растений. Таким образом, открывалась еще одна очень важная, никакой стати­стикой не учтенная, сторона пчеловодного промысла — уча­стие пчел в формировании и повышении урожаев.

Говоря о значении пчеловодства для народного хозяйст­ва, и в первую очередь крупного, промышленного, акаде­мик Кулагин особо подчеркивал роль медоносных пчел- опылителей: “В дальнейшем будущем на долю пчел выпа­дает большая задача — заменить собою различных диких опылителей”. И делал очень веское заключение: “Вышеука­занная роль пчеловодного промысла, несомненно, говорит о государственном значении этой отрасли народного хозяйства и возлагает таким образом на правительственные и обще­ственные органы заботы о его нуждах”.

Та же тема звучит и в его статье “К вопросу о меропри­ятиях по развитию отечественного пчеловодства”: “С госу­дарственной точки зрения необходимо содействовать разви­тию пчеловодства”. Слова эти никогда не устареют.

Для всех русских ученых-пчеловодов характерна тесная связь с народом, демократизм, необычайно широкая и пло­дотворная общественная деятельность. Они несли истину в массы, просвещали и организовывали их. Общение с про­стым народом — непреодолимая потребность их души. Иск­лючительно многообразны и формы этого общения — от обычных товарищеских бесед и доступных лекций до боль­ших форумов — Всероссийских съездов и выставок. Не бы­ло ни одного Всероссийского съезда или собрания пчелово­дов, ни одной выставки, в которых они не принимали бы самого активного участия.

Блестящие речи ученых на самые разнообразные темы, их выводы и предложения всегда находили горячую под­держку.

Пять с половиной десятилетий трудился академик Кула­гин для пчеловодства России. Влияние его на развитие оте­чественного пчеловодства огромно. Много он сделал и для укрепления международных связей русских пчеловодов.

Опытные пасеки и станции

Еще академик Бутлеров мечтал иметь общество, которое могло бы вести опытные и научно-практические разра­ботки различных вопросов пчеловодства. Лучшие пчеловод­ные общества, в состав которых входили талантливые и мудрые рациональные пчеловоды, включали в свою про­грамму научно-исследовательскую тематику и получали очень ценные результаты. Этой важной области была по­священа и деятельность Тульского общества пчеловодства и его знаменитой опытной пасеки, которую возглавлял Ана­толий Степанович Буткевич (1859—1942). Оно в высокой степени воплотило благотворное направление твор­чества, усиление роли науки, которое характерно для всего русского пчеловодства.

Анатолий Степанович Буткевич

После Бутлерова, пожалуй, никто не пользовался такой по­пулярностью у пчело­водов, как Буткевич — выдающийся практик, новатор и опытник. Его бесчисленные экс­перименты и научные исследования внесли ясность во многие сложные вопросы пче­ловодной практики. В этом его историческая заслуга. Семьи-медовики, которых счита­ют вершиной совре­менного пчеловодства, пошли от Буткевича. Его по праву называют родоначальником нашего опытного пчеловодного дела. Скромный хутор близ Крапивны, где он ставил свои опыты, знала вся пчеловодная Россия.

Буткевич — ученый-энтузиаст и подвижник. В области пчеловодства, ставшего делом всей его жизни, он обладал широчайшими познаниями и поистине легендарной работо­способностью. Им написаны масса статей, много книг и се­митомная энциклопедия пчеловодства — труд фундамен­тальный, гигантский, посильный, казалось бы, только кол­лективу ученых — большому научно-исследовательскому учреждению, проделанный им в одиночку.

И в статьях, которые печатались буквально во всех рус­ских журналах, и в превосходных книгах, по которым поч­ти все в его время учились пчеловодству, и в систематической энциклопедии с поразительной силой раскрылись ис­следовательский талант и аналитический ум ученого, принципиальный взгляд практика, полемический дух публици­ста, яркость незаурядной, могучей натуры самого автора.

Буткевич имел редкую способность создавать, обладал огромной созидательной энергией, любил делать все точно, а не приблизительно, работал, как говорится, не топором, а резцом, вдохновенно, увлеченно, с большой ответственно­стью, в пчеловодство внес много своего, самобытного и ори­гинального. Для него как ученого характерен дух творчест­ва, энергия поиска, строгость к фактам и объективность.

Буткевич — большой общественник, превосходный орга­низатор и лектор, талантливый журналист. Первый в Рос­сии специализированный журнал по опытному и исследова­тельскому делу — “Опытная пасека”, который он основал и много лет редактировал, сыграл поистине исключительную роль в распространении основ и техники рационального пчеловодства, утверждении опытного дела в стране.

И на практике, а личная пасека его доходила до 200 се­мей, и при чтении пчеловодной литературы ему постоянно приходилось сталкиваться с вопросами спорными, решенны­ми зачастую умозрительно или на основании мнения какого-нибудь книжного, кабинетного авторитета и принятыми другими на веру. Опасность общепринятых, сложившихся представлений, считающихся незыблемыми и привычными, очевидна. Они — источник часто повторяющихся ошибок и неудач. Возникала необходимость их проверить, уточнить детали, выяснить истину. “Во всем сомневаться, — говорил он, — как в заманчивой новинке, так и в освещенных дол­голетней и самой широкой практикой приемах — есть пер­вое и непременное условие всякого прогресса”. По складу своего мышления Буткевич — тонкий аналитик. Он и дру­гим советовал развивать драгоценный дух творчества, обо­стрять пчеловодное зрение.

Сначала, скажем прямо, опыты носили случайный ха­рактер и вытекали, как правило, из потребностей личной каждодневной практики, затем были приведены в систему, приобрели характер строгого научного эксперимента, возбу­дили общественный интерес.

Обычно для опыта он выделял семей 30—40, группируя их по силе, качеству и возрасту маток, а также по работо­способности пчел. Затем к одним применял один прием, к другим — другой при всех одинаковых прочих условиях. Им оставалось только раскрыться. Благодаря большому чис­лу вводимых в опыт семей и сравнительному испытанию полученные результаты отличались высокой точностью и достоверностью.

Критерием оценки служил конечный результат — коли­чество меда. Именно он решал вопрос о преимуществе од­ного приема над другом. Остальные факторы, хотя и учи­тывались, решающей роли не играли. Опыты дублировал по нескольку раз, проверяя их в разных погодно-медосборных обстоятельствах, поэтому в достоверности фактических данных автору нельзя отказать. Только после такой тща­тельной проверки и перепроверки, сопоставления фактов, учета особых случаев и исключений из правил делал окон­чательные выводы, часто опровергавшие существовавшие представления.

Буквально с первых дней Буткевич начал вести записи своих наблюдений. Обилие конкретного материала, накап­ливавшегося годами давало ему возможность объективно оценивать тот или иной технологический прием, а порой ставить под сомнение всю существовавшую в то время сис­тему ухода. А методов пчеловождения было предложено ве­ликое множество.

Больше всего Буткевича интересовала система ульев — вопрос в те годы самый острый и спорный, и роение — сложнейшая проблема практического пчеловодства.

Все лучшее, добытое в опытах, он использовал в своей личной практике, затем уже в производственных условиях на своих фермерских пасеках. Только после этого считал возможным говорить о достижении публично.

Опыт действительно не обманет, если он поставлен до­бросовестно. Посмотреть под другим углом, видоизменить действия в зависимости от сложившихся обстоятельств – уви­деть самому, самому найти — в этом направлении и рабо­тала его творческая мысль, не давала покоя ненасытная в сомнениях душа.

Ульевой узел.

Своими наблюдениями Буткевич под­твердил высказывание Ш.Дадана о том, что рамочные ульи по сравнению с колодами увеличивают продуктивность пчел почти в три раза. В этом, между прочим, убеждались и другие пчеловоды. Благодаря поистине титаническим уси­лиям русских ученых процесс перестройки колодных пасек в рамочные шел в России в нарастающем темпе. Оставалось лишь освоить систему ухода в разборных ульях. Но это оказалось совсем непростым делом. Осложнялось оно неве­роятной разнотипностью конструкций ульев, свойственной начальному этапу становления рамочного пчеловодства. Большинство их отличалось исключительной сложностью и замысловатостью, нарушением размеров. В ульевом вопросе пчеловоды России шли врассыпную, а не единым фронтом, и, как правило, каждый отстаивал ту конструкцию, кото­рую создал сам или в которой водил пчел и к какой при­вык. Разнокалиберность ульев, ни на чем не основанная фантазия изобретателей не способствовала, а, наоборот, ме­шала распространению рационального пчеловодства, запу­тывала и отпугивала мужика, усложняла дело. Ведь дер­жать пчел на одной пасеке в разных ульях неудобно: рас­ходуется много времени напрасно. К тому же что ни конст­рукция улья, то особая система ухода. Сменить одну систе­му на другую — дело совсем нелегкое. Преодолеть силу привычки и инерции, к сожалению, дано не каждому. Од­нако в XX столетии основные разногласия наметились и до­стигли остроты между приверженцами улья Дадана и сто­ронниками улья Лангстрота.

Буткевич с первых же шагов принял для себя двенадцатирамочный улей Дадана. И он его вполне устраивал, осо­бенно на первых порах. В статье “В защиту улья Дадана” он писал: “Я никаких решительно неудобств в этих ульях не вижу, и если бы мне пришлось теперь вновь на новом месте заводить пасеку, я завел бы те же ульи почти без всяких изменений в конструкции”. Этот улей он считал для себя во всех отношениях удобным.

Однако вскоре начались трудности, обусловленные имен­но конструкцией улья. В конце медосборного сезона он об­наруживал, что гнезда почти пусты, хотя магазины набиты медом. Отнять их — значит, оставить семьи без корма. На зиму приходилось давать им сахарный сироп, или медовую сыту. Хотя это, по его словам, и “не беда”, однако требует громадных затрат труда, хлопотно и небезопасно в смысле пчелиного воровства и распространения болезней. К тому же подкормки не всегда надежны. Как правило, семьи по­сле них израбатываются и ослабевают, особенно к весне. Такого, кстати, не бывает в многоярусных ульях Лангстро­та. Там сверх гнезд оставляют по одной полномедной над­ставке — магазину или корпусу, пчелы освобождаются от перегрузок, что и гарантирует благополучную зимовку в любой зоне страны.

В 1913 году Буткевич признается и в другом: “В даданах есть одно неудобство: это — невозможность при желании перейти на ярусные противороевые системы”. Этот недоста­ток оказался очень серьезным. Он разграничивал одну, рое­вую, систему пчеловодства, кстати сказать, довольно близ­кую к старой колодной, от другой, противороевой, позво­лявшей управлять роевым инстинктом пчел и сохранять ре­зервы. Дадановский улей перестал его устраивать.

Буткевич буквально вел непримиримую и бескомпромис­сную дискуссию с самим собой. В конце концов, он создал улей своей конструкции, желая примирить все наиболее ти­пичные и популярные в то время системы медового хозяй­ства, и назвал его “ульем для всех пчеловодов и всех мест”. Идея создания универсального улья для всех пчеловодных зон, бесспорно, прогрессивна. Она не утратила своего зна­чения и в наши дни. Американцы и канадцы, в частности, уже давно приняли единый улей Лангстрота, оправдавший себя на всей территории Америки. Благодаря целенаправленной работе американских ученых и практиков разрабо­тана высокоэффективная технология, одинаково пригодная как для любительских, так и для промышленных пасек, как для начинающих пчеловодов, так и для знатоков.

В настоящее время Международная федерация пчеловодных объединений “Апимондия” поставила на повестку дня вопрос о создании стандартного улья для пчеловодов всего мира. В его основу, как и следовало ожидать, положен многонадставочный улей Лангстрота.

Универсальный улей Буткевича вмещал 16 гнездовых рамок чуть ниже дадановских и чуть выше лангстротовских, имел четыре надставки на полурамку, три подкрышника (в них можно было ставить секционные рамки), отъ­емное дно, снабжался запасным дном и крышей. Улей про­изводил впечатление очень сложного, громоздкого сооруже­ния. Для кочевки он оказался непригодным, а стационарное пчеловодство отживало свой век. Да, кстати, и семьи в нем роились ничуть не меньше. Компромисс между ульями Да­дана и Лангстрота не удовлетворил, между прочим, и само­го конструктора. Почти до конца своих дней он продолжал совершенствовать и упрощать улей. Универсальный улей Буткевича так и не нашел поддержки у пчеловодов. Впе­чатляющие “универсалы” красовались лишь на пасеке само­го автора — судьба, кстати сказать, типичная для многих изобретателей ульев.

Примирить две совершенно противоположные системы ухода, как и уйти от роения в дадановских ульях и ульях собственной конструкции, Буткевичу так и не удалось. “Для меня, — писал он, — удерживать пчел в отчих ульях оказалось невозможным, хотя я и перепробовал не одно средство, чтобы достигнуть этой цели”. В другом месте он признается: “Меня пчелы заставили сложить оружие перед силой своего непреодолимого стремления к роению”. При­шлось признать роение неизбежным, начать изучать его, чтобы извлечь из этого процесса возможно большую прак­тическую пользу.

Система роевой свободы.

Пожалуй, никто в миро­вой практике так глубоко и всесторонне не изучал роение медоносных пчел и не разрабатывал таких эффективных приемов его использования, как русский пчеловод Бутке­вич. Натуралист и практик, он подметил немало тонкостей в сложном процессе размножения этих общественных насе­комых, представляющих несомненный интерес для биологов и пчеловодов.

Роение — процесс размножения медоносных пчел. Рое­вой инстинкт настолько же прочно заложен в их природе, как инстинкт размножения во всем животном царстве. По­требность роиться у пчел исключительно сильна. Они не могут отвыкнуть от роения, иначе их вид погибнет. Акт рождения новых семей, следовательно, в высшей степени целесообразен. Однако с точки зрения практического пчело­водства, как известно, роение невыгодно. Оно снижает вы­ход меда, увеличивает затраты труда, часто даже сводит к нулю усилия пчеловода. Особенно несовместимо оно с фер­мерским и промышленным пчеловодством.

Готовясь к роению, семья почти целиком выключается из работ — плохо собирает мед, перестает строить соты. Матка снижает яйцекладку. Роение к тому же дробит силу: рожденные в процессе роения молодые семьи, работая поо­диночке, не в состоянии собрать столько меда, сколько мог­ла бы запасти семья, сохранившая свои резервы.

Если роение не будет приостановлено какими-то внешни­ми обстоятельствами — резким и продолжительным ухудше­нием погоды или обильным выделением нектара, когда зацве­тают сильные медоносы, — семьи могут изроитъся, ослабнуть и как производственные единицы выйти из строя.

Роение проходит неодновременно у всех семей и часто затягивается, надолго. Нарушаются планы, упускаются сро­ки, парализуется работа пчеловода — ведь рои могут выхо­дить и в ясную, теплую погоду, и в ветреную, даже пас­мурную, лишь бы не было холодно. В жаркий день роевщина, как тогда ее называли, начинается рано утром, часов в восемь, а заканчивается часов в пять вечера. Вот и сидели старики-колодники целыми днями на пчельниках, караули­ли и огребали рои. Им даже приносили туда еду. Даданисту также приходилось сидеть на пасеке и ждать рои.

Вначале Буткевич был горячим приверженцем противороевой системы. Он разделял идеи своих великих учителей — Бутлерова и Лангстрота. И что только ни делал, чтобы изба­виться от роения, но заставить пчел работать на старом месте в дадановских ульях ему не удавалось. Так он пришел к сис­теме роевой свободы, отказался от всяких противороевых при­емов, признав их противоестественными. Даже провозгласил девиз: “Ближе к природе и поменьше ломки!” В какой-то сте­пени этот девиз звучал справедливо, особенно если учесть, что в те годы освоения рамочных ульев “вольностей” в обра­щении с пчелами было предостаточно, однако не настолько, чтобы отрицать вмешательство в жизнь пчел, порой неестест­венное для насекомых, но выгодное человеку. Возражая Буткевичу и указывая на его теоретический страх перед “неесте­ственностью” в жизни пчел, профессор Кожевников писал: “…мы должны смотреть на природные инстинкты пчелы толь­ко как на более или менее послушное нашей технике средст­во устраивать жизнь пчел по нашему усмотрению, решать, как выгоднее нам распорядиться этими инстинк­тами! В пример он приводил сельское хозяйство, которое в наиболее рациональных своих проявлениях было сплошным отклонением от природы, но именно в этом отклонении про­являлась высота селекции и сельскохозяйственной техники.

Буткевич, наоборот, стал всячески способствовать проявле­нию инстинктивных потребностей пчел. В процессе опытов и наблюдений исследователь разработал оригинальные приемы использования роев на медосборе с максимальной выгодой.

Самым ценным он считал первый рой — первак. Такие рои обычно оставлял на племя, иногда заменял ими плохие семьи, если матки в роях были не старше года, по яйце­носкости выдающиеся, или использовал их для получения меда, присоединяя к другим.

Если племенной рой к зимовке мог стать достаточно сильным и богатым медом, чтобы благополучно перезимо­вать, то от него большего и не требовалось. Не беда, что в иной год его приходилось подкармливать медом, отобран­ным у других семей.

Несмотря на принципы своей системы роевой свободы, роение он регулировал. Рои-втораки не допускал — на восьмой день после выхода первака вырезал в материнской семье все маточники, кроме одного. Этот прием ограниче­ния роения был, пожалуй, самым популярным у пчеловодов России. Первое время Буткевич второй рой возвращал на­зад, но это лишь намного продлевало период роевой безде­ятельности. Затем решил оставлять его, чтобы по прекра­щении роевого периода усилить ослабевшие семьи. И, нако­нец, не стал допускать совсем. Хлопоты с втораками неиз­бежно приводили к потере меда.

Только при увеличении пасеки, по его мнению, оправда­ны втораки и даже поздние рои при условии, что они от хороших семей и у них плодовитые матки. Эти запоздав­шие рои, конечно, не смогут заготовить себе запасов, по­требуют подкормки, но зато, перезимовав, в следующем го­ду отдадут долг и соберут немало меда в доход.

Семьи-медовики.

Бесспорно, самым оригинальным звеном в системе роевой свободы были семьи-медовики. По ним и свою систему пчеловодства он назвал роемедовиковой. Медовиками обычно называли семьи нероившиеся, а значит, сохранившие силу и способность давать меда на­много больше, чем семьи, “переболевшие” роением.

Медовики Буткевича — семьи иного качества. Он созда­вал их искусственно, специально соединяя рои, которых было у него больше, чем достаточно. После Буткевича ме­довиками стали называть семьи, объединенные, усиленные другими семьями — роями, отводками, пакетами.

Центр тяжести своего пчеловодства Буткевич перенес на медовики, где роевая пчела, по его словам, как бы “перера­батывается” на мед. Зимовавшие семьи становились основ­ным костяком пасеки, ее фондом. Их назначение — быть поставщиками живой рабочей силы для медовиков. От ос­новных семей требовалось, чтобы они хорошо перезимова­ли, весной быстрее развивались и роились, для чего им со­здавались самые благоприятные условия: обилие корма, вы­сокоплодовитые матки, объем гнезд по силе и умеренное расширение их весной. Конечно, они не освобождались от обязанности давать мед, но эта задача отступала на второй план. Мед должны были давать медовики.

Мысль о медовиках возникла у Буткевича не случайно. Во время бурного роения, особенно после небольшого нена­стья или перед грозовым дождем, он наблюдал, как рои объединялись сами по себе. Один рой прививался на дру­гой, а то и в самом процессе роения сваливались в кучу три-четыре одновременно вышедших роя. Эти мощные сва­лочные рои разных семей показывали чудеса энергии: быс­тро отстраивали гнезда, давали очень много меда. В иные дни из-за обилия роев и недостатка “посуды” приходилось ссыпать в ульи по два-три роя и, кроме пользы, ничего другого не получалось.

Ему, опытнику, пришлось более тонко изучить этот воп­рос. Ведь соединять рои приходится не только во время роения, когда объединение проходит для пчел безболезнен­но, но и усиливать уже работающие рои только что собран­ными. А это совсем непростая операция. Семья, которая уже имеет гнездо и свой дом, защищая его, как правило, стремится уничтожить чужих пчел, особенно если присое­диняется рой-вторак, несущий информацию неплодной мат­ки. Буткевич предложил операцию по подсиживанию вы­полнять в конце дня, попозднее, предварительно подкурив пчел и обрызнув их сытой — водным раствором меда. Воз­будившись, получив одинаковый запах и корм, они объеди­няются без драки.

В результате многочисленных экспериментов и долголет­ней практики опытному пчеловоду удалось отработать тех­нику формирования медовиков и использования их на ме­досборе, положив начало новому направлению в практиче­ском пчеловодстве.

Буткевич создавал медовики массой не менее 6—8 к­г. Притом чем ближе к началу цветения главных медо­носов, тем делал их тяжелее — легковесные объединенные рои собирали меньше меда. Более сильные, естественно, давали и меда больше. Однако количество меда, приходящееся на одну пчелу, начинало снижаться, если масса семьи превышала 8 кг. Поэтому наиболее ра­циональной, когда каждая пче­ла испытывает максимальную нагрузку, он признал массу до 8 кг, хотя считал, что более мощные объединен­ные рои возможны, а в некото­рых случаях, особенно при бур­ных взятках, желательны.

Современные пчеловоды со­здают семьи-силачи в букваль­ном смысле слова. Семьи в 100 тысяч пчел отличаются очень высокой работоспособностью и дают рекордное количество меда.

Медовикам Буткевич оставлял только плодных маток. Неплодных считал ненадежными — они могли потеряться при спаривании, а значит, большое количество пчел “оси­ротеет”, выйдет из строя, или отрутневеют, если погода на­долго испортится и брачные вылеты задержатся. К тому же, как он выяснил, расплод играет роль сильнейшего возбуди­теля энергии пчел. При плодной матке медовик сразу включается в работу всеми своими резервами, не теряя ни одного дня, чего не бывает при матке неплодной.

Медоносным пчелам посвятили свои работы выдающиеся русские ху­дожники: Шишкин, Ре­пин, Левитан, Саврасов. Картины этих великих мастеров с видами крестьянских колодных пасек, которых было мною на Руси, переда­ют колорит сельской жизни и ее по­этический образ.

Медовики — семьи временные. В зиму они не шли и после медосбора подлежали ликвидации. Мед и отстроенные ими соты отчисляли в доход. Так зачем же им выращивать потомство, которое народится уже после медосбора и не примет участия в полезной работе? Кроме того, если не до­пустить расплода, высвободятся пчелы-кормилицы и пере­ключатся на сбор меда, умножится летный состав, сэкономится мед, который расходуется для выращивания личинок. Казалось бы, все логично и ясно (кстати, так советовали делать и учебные наставления), но вот на практике…

Буткевич заключал матку в клеточку сразу же при фор­мировании медовика. Оказалось, что энергия пчел, работа­ющих при матке, свободно откладывающей яйца, “по мень­шей мере, вдвое больше энергии роя с заключенной мат­кой”. Даже ограничение матки разделительной решеткой на нескольких сотах сдерживает летную деятельность пчел, значительно снижает их продуктивность. Вот какой моби­лизующей силой обладает расплод! Инстинкт кормления потомства буквально гонит пчел на добычу корма. Для пче­ловодов это было поистине открытием.

Только после окончания медосбора, после отбора меда и сокращения гнезд Буткевич заключал маток в клеточки. Че­рез три недели в гнездах не оставалось ни одной личинки. Соты освобождались от расплода. Матки-пленницы содержа­лись “за решеткой” до ликвидации медовиков. Пчелами медо­виков (в среднем по 1 килограмму) ближе к осени он усили­вал семьи, которые шли в зиму и нуждались в этом.

Мощные семьи-медовики стали одним из важнейших звеньев современной технологии промышленного и любительского пчеловодства. Их создают несколькими способами: с помощью искусственных роев — отводков, подключе­нием вторых маток, усилением летными резервами семей- помощниц или специально выписанными для этой цели безматочными пакетами, соединением недостаточно силь­ных семей. Рекордные медосборы в нашей страны получены объединенными семьями-медовиками и, как показывает ми­ровая практика, возможности здесь далеко не исчерпаны.

Доходное пчеловодство возможно лишь при сильных семьях. “Только силою семей пасека становится великой, — утверждал Буткевич. — Пасека должна блистать не чис­ленностью ульев, а силой, мощностью семей”. Он разделял и поддерживал идею двухсемейного содержания пчел, когда в зиму идут по две семьи через перегородку. “Двухсемейную систему для наших широт с коротким летом я считаю наиболее подходящей”, — говорил он. Называл ее системой “весеннего форсирования силы”, находил простой, доступ­ной каждому, особенно в лежаках и в вертикальных многонадставочных ульях.