У нас есть свои породы.
Велик вклад академика Бутлерова и в изучение пород пчел вообще и обитающих в нашей стране, в частности — область совершенно новую, до него в русской пчеловодной литературе никем не затронутую, хотя на Западе и в США давно уже изучали биологические и хозяйственные признаки различных пород пчел и пропагандировали лучшие. Особенно заинтересовался он породами во время путешествия по Кавказу летом 1877 года.
Лечился он тогда на Кавказских Минеральных Водах: в Железноводске, Пятигорске и Кисловодске, посетил Черноморское побережье Кавказа, Владикавказ, Тифлис. Путешествие заняло почти три месяца и произвело неизгладимое впечатление.
Глубоко интересуясь пчеловодством, он, естественно, не мог упустить случая более подробно ознакомиться с ним на Кавказе. Правда, о сапеточном пчеловодстве, распространенном у терских казаков и горцев, он знал из статей кавказских пчеловодов, публиковавшихся в “Трудах” Вольного экономического общества. Однако на месте увидел много нового и неожиданного. “…Настоящее же пчелиное Эльдорадо, — восторженно писал он, — это закавказское побережье Черного моря. Страна эта, по отношению к пчеловодству, местами почти могла бы, пожалуй, поспорить с Калифорнией”.
Но больше всего его поразила сама обитавшая там пчела. На Кавказе, в районе Минеральных Вод и долинах Закавказья, Бутлеров увидел пчел желтых, почти таких же, как итальянки.
В конце прошлого века особой популярностью у пчеловодов всего мира пользовались итальянские пчелы. Их выписывали и разводили во многих странах Европы и Америки. Разводили их и в России. Итальянки считались тогда лучшей породой, своеобразным эталоном. Любое сходство с ними, особенно по окраске — желтизне, считалось хорошим качеством пчелы. Еще в ноябре 1871 года, выступая на заседании Вольного экономического общества Бутлеров имел все основания заявить: “…мы не знаем, какие породы пчел существуют у нас, а что у нас есть различные породы пчел — это несомненно…” И далее: “…за ввозом к нам итальянок дело не станет, но может быть, без итальянских пчел мы найдем хорошую породу”. “Если всмотреться в дело ближе, разобрать вопрос несколько тоньше, — утверждав он, — то мы найдем и у себя несколько пород”.
Основанием для такого смелого, для многих весьма неожиданного оптимистического предположения Бутлерову, несомненно, служило чрезвычайное разнообразие климата и растительности России, произрастающей на громаднейшей территории, и особенно контрасты юга и севера страны. Пчелы северных лесных районов, хорошо приспособленные к суровым климатическим условиям, вряд ли смогли бы с таким же успехом переносить зной и жару юга, а южные пчелы, изнеженные теплом, наоборот, — длительный холода Центральной России и Сибири. Именно природно-климатические факторы определяли особенности известных в ту пору образованным пчеловодам пород пчел — египетской, кипрской, итальянской, краинской, европейской темной, о которых охотно и мною писали тоща зарубежные зоологи и пчеловоды.
Для отечественного пчеловодства вряд ли можно переоценить важность проблемы, поставленной академиком. И ее надо было решать всем. Петербургскому сельскохозяйственному музею, ще хранились небольшие коллекции по пчеловодству, Бутлеров, в частности, настойчиво рекомендовал обратиться к пчеловодам различных мест России и попросить их присылать в музей образцы пчел, которые у них водились. Это сразу бы открыло возможность ознакомиться с пчелами, распространенными у нас. Кстати, он сильно интересовался музеем, приобретал для него новейшие пчеловодные предметы. Вскоре после изобретения Ф.Грушкой медогонки выписал эту медометную машину для музея от самого изобретателя.
На местах многое могли сделать и сами пчеловоды, и зоологи, и натуралисты, и сельскохозяйственные общества, которых в это время было уже немало. С ними постепенно входило в контакт Вольное экономическое общество, систематически публиковавшее в своих “Трудах” статьи ученых и пчеловодов-практиков. А вдруг на Кавказе Бутлерову самому удалось открыть новую породу пчел.
Кавказская пчела была совершенно не похожа на пчел темных лесных, широко распространенных в средней полосе России (их держал и Бутлеров у себя в Казанской губернии). Но она отличалась и от итальянских.
На пасеках зарубежных пчеловодов академик видел желтых пчел кипрских, различных помесных. И все-таки кавка- зянка была иной. Заметны были особенности в окраске маток и трутней: матки — желтые, с черным кончиком брюшка, а на боках брюшка трутней — крупные желтые пятна.
Но встречались пчелы и неоднородные по окраске, особенно в Закавказье. Она варьировала в немалых пределах, хотя у всех этих пчел стойко сохранялась желтизна, характерная для итальянок и почти для всех пчел Южной Европы, общее родство которых как желтой породы усматривал Бутлеров. Кстати, переходные формы наблюдались и у пчел итальянских, что указывало на влияние пчел другой расы. Ведь природа пчел такова, что почти невозможно протеста пограничную черту, отделяющую одну породу от другой.
Ученый не мог не заметить своеобразия пчел, населяющих Кавказ, которое проявлялось и в окраске, и в поведении, и в размножении. Его буквально потрясло и привело в восторг миролюбие этих пчел, их “замечательная, необычайная незлобивость” даже в таких обстоятельствах, в которых другие пчелы обычно сильно раздражаются. Он видел, как пчеловоды, работая на пасеках, совершенно не применяли дыма. Они смело переворачивали сапетки вверх дном, чтобы посмотреть гнезда в любое время суток: и днем, и на закате солнца, когда северные пчелы бывают очень злы. Пчел сгоняли с сотов, разгребая руками, дули на них, а они не раздражались, словно у этих кротких южанок совсем не было характера и жала.
Бутлеров и сам не раз испытывал “терпение” пчел. На одной пасеке, ще сапетки стояли вплотную друг к другу, образуя четырехугольник, он вошел внутрь, наклонился к леткам, нарочно мешая пчелам, но ни одна из них и не “подумала” его ужалить.
Во время роения подходил к улью, пробираясь сквозь “пчелиное облако”, махал фуражкой, стараясь озлобить пчел, с обнаженной головой стоял под деревом, с которого, как дождь, сыпались на него пчелы привившегося роя, стряхиваемые хозяином в роевню. Но ни одна его не ужалила.
Для пчеловода, даже знавшего миролюбивый характер итальянок, это казалось невероятным, непонятным и удивительным. Вполне естественен поэтому восторг Бутлерова, в своем отечестве нашедшего пчел, незлобивость которых феноменальна. “Нельзя отрицать огромного значения этого качества, — писал он, — и оно, я думаю, готовит нашей кавказской пчеле блестящую будущность”.
Сообщение обо всем этом, которое сделал Бутлеров, возвратившись с Кавказа в Петербург, на одном из собраний Вольного экономического общества, буквально ошеломило присутствующих. Некоторые зарубежные ученые и пчеловоды, прочитавшие потом это сообщение, считали, что автора ввели в заблуждение, и не поверили ему.
Удивила ученого и невероятная ройливость желтых кавказских пчел. Семьи закладывали сотни маточников, с роями выходило по 20—30 маток, часто роились рои. Такое обильное роение, как полагал Бутлеров, обусловливалось своеобразием климата и крайне малой вместительностью сапеток, однако проявлялись в этом и биологические особенности пчел.
Пчелу Кавказа Бутлеров смело отнес к особой породе и по месту ее обитания впервые назвал кавказской. “Нам оставалась неизвестной одна из самых замечательных сторон кавказского пчеловодства, — писал он, — кавказская порода пчел… Так как итальянок называют породой, то можно в этом же смысле говорить и о кавказской породе пчел”.
Это название сохранилось, вошло в систематику и осталось в ней навсегда.
Открытие новой породы пчел было выдающимся событием в истории русского и мирового пчеловодства. Отмеченные ученым важнейшие биологические признаки кавказской пчелы потом будут приняты наукой в качестве определяющих породу: местообитание, происхождение, поведение, экстерьер особей, переходные формы.
Сообщение Бутлерова вызвало очень большой интерес. Многое пчеловоды хотели испытать кавказских пчел в средней полосе России. Кстати, академик привез с собой с Кавказа восемь плодных маток и передал их московскому пчеловоду Борисовскому, чем положил начало изучениюкавказских пчел в разных условиях климата и медосбора, принявшему в дальнейшем широкий размах. Несколько маток он отправил в Германию известным немецким пчеловодам Фогелю и Понтеру, с которыми поддерживал дружеские связи.
Фогель, восторженно принявший подарок Бутлерова, писал ему: “Вольное экономическое общество уже одним своим решением — вывезти пчел с Кавказа — воздвигло бы себе прекрасный и почетный памятник в истории культуры вообще и в истории пчеловодства в особенности”.
В июне 1879 года ученый вторично поехал на Кавказ, чтобы глубже и детальнее ознакомиться с кавказскими пчелами и одновременно наладить снабжение русских и зарубежных пчеловодов кавказскими матками.
Он лишний раз убедился в том, что кавказянка и по поведению, и по внешнему виду своеобразна. Она мельче среднерусской темной пчелы, имеет более заостренный конец брюшка, у нее ярче, чем у итальянки, оттенены брюшные кольца, окраска белесоватее, поэтому она кажется пестрее и тоньше.
Из Владикавказа Бутлеров отправился в Сухуми, ще провел целую неделю, изучая абхазских пчел. Здесь он многократно убеждался в том, что кавказские пчелы сильно варьируют по окраске. Закавказские, в частности, были заметно темнее северокавказских, нередко почти приближались к темной породе и не отличались, как желтые, таким миролюбием.
К сожалению, этому чрезвычайно интересному наблюдению, которое вплотную подвело его к серой горной пчеле, он не придал такого значения, какое оно заслуживало, приняв более темных и менее миролюбивых пчел за переходные формы желтой кавказской породы. Но оно, бесспорно, сыграло исключительно важную роль в дальнейшем изучении пчел Кавказа его учениками и последователями.
На собрании членов Вольного экономического общества академик Бутлеров, только что вернувшийся из поездки на Кавказ, обратился с просьбой к почтовому ведомству о разрешении пересылать живых пчел по почте. Эта мысль родилась не случайно. Кавказские пчелы, по мнению ученого, должны были заинтересовать пчеловодов России. Чтобы испытать этих пчел в других природно-климатических зонах, а потом и широко использовать, нужно было организовать свободную почтовую их пересылку, использовать быстрый, надежный и удобный способ транспортировки.
Кстати, почтовая пересылка пчел и маток уже давно и успешно практиковалась почти во всех странах Европы, особенно в Италии, Франции, Германии. Железные дорога принимали там пчел для транспортировки беспрепятственно на любые расстояния, по пути с ними обходились бережно и осторожно.
Почтовая пересылка пчел способствовала заметному оживлению и благоприятствовала развитию пчеловодства за рубежом.
Некоторый опыт перевозки пчел и маток на большие расстояния был и в России. Отдельным образованным русским пчеловодам, которые имели возможность бывать за границей, удавалось самим, при себе благополучно доставлять на родину пчел-итальянок и краинок, несмотря на длительность пути и необычность условий, в которых они оказывались.
В частности, Бутлеров не раз привозил маток в Петербург из заграничных поездок и даже получал их из Германии.
Из Петербурга в Казань он чаще всего перевозил маток поездом, а оттуда пароходом по Каме и на лошадях на свою пасеку. Он и с Кавказа захватил несколько маток и сохранял их при себе в обычном вагоне пассажирского поезда.
Небезынтересно отметить, что в России уже была налажена пересылка самых различных пчеловодных принадлежностей, включая такие громоздкие, как рамочные ульи и медогонки. Мастерские, их изготовлявшие, могли свободно отправлять эти товары заказчикам во все уголки страны. Больше того, через Вольное экономическое общество, которое установило деловые связи с авторитетными зарубежными торговыми фирмами, можно было выписать из-за границы, хотя бы только для образца, все необходимое: ульи любых существовавших тогда систем, дымари разных констукций, лицевые сетки, маточные клеточки и другие, как тоща говорили, пчеловодные “снаряды”.
В 1879 году почтовый департамент России отдал распоряжение о приемке и пересылке живых пчел по почте повсеместно, ще имелись железные дороги или водные пути, наравне с любой другой корреспонденцией.
Почтовую пересылку пчел и маток, дело новое, необычное и тонкое, требовавшее больших организационных усилий, возглавило Вольное экономическое общество.
В 1880 году в “Трудах” общества было опубликовано первое в истории пчеловодства России объявление о продаже и пересылке маток по почте, буквально всколыхнувшее пчеловодов.
В «Трудах» Вольного экономического общества публиковались статьи по пчеловодству.
Заказы на кавказских маток, по тому времени далеко не дешевых, сразу же начали поступать от пчеловодов России и даже из-за границы. Кавказские пчелы становились объектом пристального изучения пчеловодов мира.
Маток отправляли в небольших ящиках с сотами, пчелами и кормом. Такая упаковка, даже на первых порах, когда еще не было достаточного опыта в почтовой транспортировке пчел на дальние расстояния, давала вполне хорошие результаты. Вот, например, что сообщал Бутлеров о матках, которых он отправил из Владикавказа: “Из всех 24 маток, путешествовавших по почте, оказалась погабшей только одна — из числа посланных в Петербург. Одна посылка пробыла в дороге около двух недель и около 70 верст проехала в почтовой телеге, но обе матки тем не менее доехали в сохранности”.
Пересылка маток и пчел была разрешена только внутри страны. Международная почтовая пересылка их была налажена позже и связана с именем Г. П. Кандратьева — сподвижника Бутлерова в великом деле преобразования русского пчеловодства. Ему пришлось приложить немало усилий, чтобы добиться распоряжения почтового ведомства о беспрепятственном пропуске посылок с живыми пчелами и матками на наших границах. Таким образом, открылась возможность обмениваться пчелами и матками с зарубежными пчеловодами, выписывать итальянских маток из Италии и краинских из Австрии в любом количестве.
Кандратьев обратился к известным итальянским матко- водам, поставлявшим маток в Англию, Францию, Германию, США, с просьбой высылать их и в Россию. И вот в “Вестнике иностранной литературы пчеловодства” № 8 за 1895 год появилось первое в истории отечественного пчеловодства объявление о выписке маток из Италии.
Теперь и русские пчеловоды могли выгодно продавать своих кавказских маток в Европу и Америку. “Не все же медом да воском торговать, — писал восторженный Кандратьев, — нужно отыскивать и новые пути для сбыта того, что без всякого с нашей стороны старания дала нам мать- природа”. Во внедрении в практику лучших пород пчел Кандратьев, как и Бутлеров, видел один из путей развития пчеловодства России, подъема его на современный уровень.
В наше время невозможно себе представить пчеловодство без переброски сотен тысяч маток лучших пород из одной страны в другую, с континента на континент.
Вряд ли кто мог предвидеть тогда размах, какой примет в нашей стране матковыводное и пересылочное дело. Но начало этому уже было положено.
Академик Бутлеров возбудил интерес у пчеловодов и биологов к изучению пород медоносных пчел, обитающих не только в нашей стране. Этому посвятили свои исследования многие ученые-энтомологи и селекционеры последующих поколений.
Одним из первых Бутлеров заговорил о научных основах племенного разведения пчел, сохранения пород в чистоте и их улучшения. “Выбирая постоянно для приплода лучшие семьи своей пасеки, — указывал он, — уже можно достигнуть хороших результатов в отношении улучшения породы, но еще лучше смешение своей хорошей породы с хорошей породой чужой пасеки, что составит освежение крови, если пчелы обеих пасек принадлежат к одной и той же (например, к черной) расе”. Из породных свойств особо ценил работоспособность пчел, от которой как раз зависит продуктивность. В свою очередь, это определяется энергией плодовитости матки. Эта весьма интересная мысль получит в дальнейшем глубокое научное обоснование. Немаловажным породным признаком считал незлобивость пчел. Чем в большей степени обладают всеми этими качествами пчелы, тем желательнее от их маток получить на племя маток молодых.
Большое значение придавал и отцовскому влиянию на качество потомства, указывал на своеобразие процесса передачи трутнями своих свойств, характерных для медоносных пчел. Следовательно, нужно и трутней для спаривания выводить от маток с хорошей наследственностью, семьи которых выделяются высокой продуктивностью.
В русском пчеловодстве Бутлеров положил начало направленному племенному разведению пчел. Это одна из важнейших составных рационального пчеловодства. На своей пасеке, пожалуй, одним из первых в России скрещивал пчел итальянских и кавказских с лесной среднерусской пчелой и получал для себя помесных пчел повышенной продуктивности. Селекция становилась предметом пчеловодной практики.
Научно обосновал он и способ искусственного вывода маток, начавший входить в практику прогрессивных пчеловодов, указал, что качества маток зависят от трех важнейших факторов — возраста личинок, условий их питания и от качества матки-матери, от которой взят племенной материал. Они считаются решающими и в современном мат- ководстве. Среди свищевых маток, по его наблюдению, бывает гораздо больше неудовлетворительных, чем среди роевых и полученных искусственно. Причиной считал слишком большой возраст личинок, из которых они выращивались.
На протяжении всей многовековой истории общения с пчелами человек интересовался их “царицей” — продолжательницей рода. Смелая, поистине фантастическая мысль о том, как искусственно вывести матку, давно занимала пчеловодов. Уже бортники умели спасать осиротевшие семьи, подкладывая им кусок сотов с расплодом от других семей. Прибегали и к другим мерам, в частности подрезали соты с молодой “деткой”, на которой пчелы закладывали маточники. Но практикам было известно и другое: матки, выращенные в пчелиных ячейках, не бывают такими хорошими, как выпложенные в маточниках — просторных и особых помещениях, специально для них построенных. В истории мирового пчеловодства первым открыл способ искусственного вывода маток русский пчеловод — рационалист бутлеровской школы Епифаний Саввин Гусев (1802—1873). Он тоже не был удовлетворен свищевыми матками. По его наблюдениям, матка, выведенная в маточнике из перестроенной пчелиной ячейки, недолговечна, ее семья развивается недостаточно интенсивно. Маточник этот тонок, и как он полагал, не сохраняет для маточной личинки необходимого тепла. От этого она и бывает неполноценной. По его расчетам, стенки маточника должны быть в шесть раз толще боковых стенок пчелиной ячейки. Это и натолкнуло его на мысль самому делать такие маточники и заставлять пчел выводить в них маток.
В 1860 году на Всероссийской выставке произведений сельского хозяйства и промышленности в Санкт-Петербурге Гусев экспонировал свой “снаряд” для вывода маток — оригинальное и остроумное изобретение. Прибор состоял из двух костяных палочек, концы которых были хорошо обработаны и закруглены так, что по форме и размерам точно соответствовали внутренним размерам естественного, роевого маточника.
Епифаний Саввич Гусев
Размягченный в руках кусочек воска он насаживал на конец отшлифованной палочки-шаблона и вылеплял начаток искусственного маточника — мисочку высотой приблизительно в половину роевого маточника.
В такую восковую мисочку — основание будущего маточника — переносил яйцо из пчелиной ячейки. Для этого предназначалась палочка, имевшая на конце металлическую просечку. Просечку опускал в пчелиную ячейку и вырезал часть донышка со стоящим в нем яйцом. Яйцо переносил в мисочку. Для извлечения ее из просечки конструктор прокалывал иглой мисочку и через это отверстие воздухом засасывал в нее донышко с яйцом.
Начатки маточников с перенесенными в них яйцами приклеивал воском к горизонтальной планке, укрепленной в гнездовой рамке, и отдавал семье, отобрав у нее матку. Уход за искусственными маточниками предоставлялся самим пчелам.
Весьма примечательно, что маток он выводил из яиц, а не из личинок и не удалял из гнезда открытого расплода, сохраняя естественные условия воспитания. Достоинства этого способа бесспорны. Вылупившаяся из яйца личинка сразу же начинала питаться маточным молочком, ее организм не подвергался никакой перестройке. Современные матководы выдают способ вывода маток из яиц за новинку, хотя он был известен в России почти полтора столетия назад. Гусев изобрел его в 1857 году. За три года до Всероссийской выставки его испытывал, совершенствовал, оценивал качество искусственно выведенных маток и только после основательной проверки и прекрасных результатов решил ознакомить с ним отечественных пчеловодов.
Способ вывода маток Гусева свидетельствовал о глубоком знании жизни медоносных пчел, недюжинном уме, проницательности и смелости экспериментатора, его прогрессивных взглядах.
Он был известным пчеловодом. Его большая пасека в Вятской губернии с ульями-стояками собственной конструкции считалась образцовой и посещалась местными крестьянами. Не отказывал он никому в добром совете, принимал участие в губернских и столичных выставках, распространяя разумные рациональные приемы. Таких просвещенных пчеловодов становилось все больше в России.
Теперь открывалась возможность получать маток в любом количестве в самое благоприятное для этого время, заменять старых и плохих, организовывать отводки — искусственные рои, исправлять безматочные семьи, улучшать породу, производить маток для продажи.
Гусевский “снаряд” был удостоен на выставке высочайшей награды — золотой медали и серебряного кубка. Под таким названием он и вошел в историю русского пчеловодства.
Своим изобретением Гусев более чем на три десятилетия опередил американского матковода Дулитля, которого обычно считают первым, применившим искусственный вывод маток.
Бутлеров, с которым Гусев был в близких отношениях, хорошо знал и ценил его изобретение, но на матководство смотрел уже глубже.
Проблема рамочного улья.
Весьма ценные для практического пчеловодства мысли высказал Бутлеров об улье, во многом определяющем рациональную технологию. Разборный рамочный улей приходил на смену колоде, дуплянке, сапетке и другим примитивным искусственным жилищам пчел. В этот период становления рамочного пчеловодства в России конструкций ульев и их вариантов было множество. Почти каждый пчеловод изобретал свой улей или “улучшал” известные. В основном они делились на вертикальные и горизонтальные; изготовляли их из толстых или тонких досок, соломы, лыка, бечевки и других подручных материалов. Рамки имели самую разнообразную форму — квадратную, низкоширокую, узковысокую, даже сводчатую, дугообразную. Наиболее распространенные русские и зарубежные образцы Бутлеров испытывал на своей пасеке. Его интересовало, насколько удобны ульи для работы пчеловода и хорошо ли себя чувствуют в них пчелы в течение года. Нужно было определить лучшие конструкции и сказать об этом пчеловодам России.
При рациональном уходе за пчелами хороший улей способствует наиболее полному проявлению и использованию рабочей энергии пчел, заложенной в них природой.
Для Бутлерова, как и для Витвицкого, эталоном улья служило естественное жилище пчел — дупло — первейший улей, подаренный самой природой. Дупло в живом дереве позволяло пчелам жить на свежем воздухе, давало надежную защиту от плохой погоды, не сдерживало роста семьи, позволяло размещать большие запасы корма.
Форма улья, по утверждению Бутлерова, имеет очень большое значение для пчел, так как “с нею тесно связан ход жизни пчелиной семьи, ее размножение и т.п., а следовательно, и сбор меда, прямо условливаемый количеством рабочей пчелы в улье”. В узком улье, по его наблюдениям, пчелы работают успешнее, чем в широком, и он больше соответствует работе матки, которая охотнее осваивает соты расплодного гнезда сверху вниз, чем в бока. В стояке пчелы лучше зимуют. Следовательно, вертикальный улей вполне отвечает биологическим запросам пчел. Это было принципиально важным выводом ученого, оказавшим сильное влияние на выбор улья. На своей пасеке большую часть семей он содержал в ульях-стояках.
Но улей, кроме этого, — орудие труда пчеловода. При одной конструкции на уход за пчелами приходилось затрачивать больше времени, чем при другой. Линеечные ульи и те, ще рамки вынимались кряду с боковой стороны, требовали больших затрат труда. Но они сокращались, если любую рамку из гнезда можно вынимать независимо от других. Такие ульи как раз потом и получили признание пчеловодов’ и утвердились в мировой практике.
Ульи с отъемными доньями упрощали осмотр гнезда: “В улье, где видны нижние концы пластов во всю ширину свою, судить о состоянии семьи опять-таки, не трогая рамок, становится удобнее: пчеловоды знают, что по состоянию нижних концов заноса (сотов. — И.Ш.) и по количеству пчел на них всего скорее можно вывести определенное заключение”. На самом деле, стоит только сзади приподнять улей, как станет видно, что делается в гнезде: сколько там пчел, каково качество сотов, готовится ли семья к роению или сохраняет работоспособность, надо ли расширять ей гнездо. Состояние семей, живущих в дуплянках и сапетках, почти безошибочно определяли как раз таким простым способом.
Ульи вертикальные имели донья отъемные, а лежаки — прибитые, глухие. Чтобы судить о семье в лежаке, следовало разобрать гнездо. Эта операция требовала больших затрат труда да к тому же надолго выводила пчел из рабочего состояния. Вывод, таким образом напрашивался сам собой.
Однажды академику задали вопрос: какой же все-таки улей самый лучший? Он со свойственным ему лаконизмом ответил: “Сподручный”. После того как в мире узнали улей Лангстрота, Бутлеров сказал: “Лично мы не имели под рукой американских ульев, но судя по сподручносги для всяких пчеловодных операций и по распространению этой системы в Америке и Англии, они, конечно, заслуживают внимания”.
На заседании Пчеловодной комиссии 21 марта 1886 года было принято весьма важное постановление об улье. В нем, в частности, указывалось, что для рационального пчеловодства лучшим признается улей разборный, с отъемным дном, двумя летками, большим подрамочным пространством, рамками с боковыми разделителями. Этим решением, бесспорно, отразившим взгляд Бутлерова и других известных авторитетов на проблему улья, и должны были руководствоваться пчеловоды России.
Одновременно академик настоятельно рекомендовал пользоваться вощиной, у которой, как и у всего нового, было в это время немало противников. Рамочные ульи и технология рационального пчеловодства, указывал Бутлеров, требовали большого количества готовых и хороших сотов — золотого капитала пасек. Без них рамочный улей не будет отличаться от колоды. Создать такой сотовый запас в короткий срок можно лишь с помощью вощины. В ней находилась уже почти половина материала, необходимого пчелам для строительства сотов. Это намного ускоряло процесс. Рамочное пчеловодство без использования вощины невозможно. Об этом убедительно свидетельствовала и зарубежная, особенно американская практика. Высокие медосборы, получаемые там, во многом определялись большим количеством сотов, которым располагали пчеловоды-промышленники.
Внедрение вощины, как и все техническое и технологическое перевооружение пчеловодства России, началось с Бутлерова, под его авторитетным влиянием и руководством, при непосредственном участии.