***
Конечно, клещ варроа не обошел в своем хищном нашествии и нашу Ярославскую землю, издревле славившуюся своим северным медом, и устроил здесь, буквальным образом, погром, местами уничтожив под корень все пчелиные семьи.
Такая судьба выпала и селу Сущеву, чуть в стороне от которого подыскал я для себя и для своих пчел еще в 1990 году новое пристанище.
Как рассказывала мне моя соседка, Мария Андреевна Меркулова, в Сущеве клещ извел всех пчел, а там отбыл куда-то дальше… Кто-то из местных пчеловодов было и забеспокоился, засуетился, принялся искать по округе, у кого остались пчелы, чтобы приобрести себе хоть какой-нибудь сиротский роек – плохо ведь оставаться без пчел человеку, чуть ли не с рождения приставленному к своему потомственному делу. Но оказались в Сущеве пчеловоды и помудрей, они успокоили своего товарища-торопыгу и приняли единогласно, видимо, единственно правильное в этом случае решение: повременить, не заводить пока новых пчел, обмануть клеща – пусть уйдет подальше от здешних мест…
Почистили пчеловоды свои ульи, вымыли их как следует горячим настоем печной золы (щелоком), просушили, прогрели на летнем солнце, но не убрали по сараям, а снова поставили ульи на прежние места в садах. И вроде бы и забыли о случившемся.
Прошел год без пчел, а на следующий год в один из пустых ульев залетел откуда-то рой. А там и второй… Словом, опять появились в Сущеве пчелы: а уж если у кого-то есть две-три семьи, то не останутся без пчел и соседи…
Но откуда после, казалось бы, всеобщего погрома, взялись эти рои? Какая семья их отпустила? Как и где убереглась она во время недавнего нашествия?..
Эти вопросы я задаю сейчас только для того, чтобы заинтриговать своих читателей: мол, пусть подумают, прикинут – поищут ответ. Для сущевских же стариков-пчеловодов ответ был готов еще до того, как в село после случившейся беды прилетели два первых роя. Знали они, что рои все-таки прилетят, а потому и не обирали никуда свои ульи.
А прилетели рои из села Астафьева, что километрах в двух от моей нынешней деревушки и километрах в шести от села Сущева.
Когда-то Астафьево было большим, красивым селом. Была там и церковь, и школа, были и ладные дома, и богатые сады, и пчелы в садах. В эту Астафьевскую школу когда-то отправлялись за самой первой грамотой детишки и из моей нынешней деревушки. Но не осталось Астафьева. Ушли из села люди, разобрали и увезли следом дома, разобрали и школу, стоявшую на красивом-красивом взгорке, среди дубов и яблоневого сада, над небольшим озерком-прудом. И остались от прежней жизни только сады, быстро одичавшие без забот человека, да прежняя церковь, правда, ухе без окон и иконостаса – уже вроде бы и не церковь, а какое-то полуразгромленное здание.
Правда, возле заброшенной церкви оставалось еще и кладбище, за которым следили, ходили родственники умерших… Странно было другой раз: видишь издали давно забытую людьми колокольню, полуободранную ржавую кровлю церковного купола, а подойдешь поближе и вдруг: ухоженные могилки, выкрашенные кресты, оградки, цветы возле крестов… А поднимешь голову к колокольне и обнаружишь, что не оставили старую церковь и птицы – из года в год устраивают на колокольне свои гнезда вещие птицы-вороны. Ну, а если приглядеться к кровле церковного купола, то обязательно заметишь в хорошую погоду, что сюда, к поржавевшей крыше, то и дело подлетают – да-да – самые настоящие пчелы. Летят они к известному только им отверстию-входу под кровлей другой раз сплошным ручейком – ведь вокруг церкви луга и луга, да еще какие, с какими чудесными травами. Вот и не приходится пчелам, поселившимся под кровлей церковного купола, далеко лететь за взятком.
Уж как устроились здесь прибывший когда-то в эти места рой – ведь вся защита у пчел от непогоды только лист железа. Как зимуют здесь пчелы? Как переносят наши холода?
Рассказывали мне, что и раньше находились такие охальные “храбрецы”, что задумывали было добраться до святых пчел. Но все не получалось у них задуманное по тем или иным причинам… Как-то какие-то ухари-охотники даже стрельнули раза два по тому месту, откуда вылетали и куда возвращались обратно замечательные пчелы. Но и это не повредило скромным существам, которых берег сам Бог. А вот стрелки за свою стрельбу скоро поплатились… Один вскоре совсем спился, потерял облик человека и сейчас то ли где жив, то ли сгинул в чужом углу. И другого «охотника» тоже не ожидала большая радость – вскоре ушла от него жена и увела дочку… Словом, Бог шельму всегда метит.
Давно ли поселились пчелы под кровлей купола Астафьевской церкви, никто точно ответить на этот вопрос мне так и не смог… Мол, вроде бы чуть ли не всегда были там…
Вот отсюда, из Астафьева, и отпустили наши святые пчелы свои рои, с которых и пошло новое пчеловодство в селе Сущеве…
Конечно, отпускали свои рои святые пчелы и до нашествия клеща. Разлетались эти рои по разным пасекам, находили пустые, пригодные для жилья ульи, оставались там. Улетали рои из Астафьева и в лес – здесь появлялись они возле ульев-ловушек, что развешивали другой раз по нашим лесам пчеловоды, поднаторевшие в охоте за кочующими роями. Подыскивали себе рои святых пчел и дупла деревьев – и там оставались жить, будто хранили себя на случай какой возможной беды: мол, случится что с пчелами, живущими по селам и деревням, тогда, мол, и помогут дикие лесные жители кому из бедолаг-пчеловодов.
Помог такой рой, улетевший из Астафьева и прижившийся было в нашем лесу, и моей соседке Мария Андреевне… Она тоже оставалась без пчел после нашествия варраотоза, переживала, ждала: может, явится откуда какой роёк…И тут сын Марии Андреевны, столичный житель, неугомонный охотник, путешествуя по окрестным зимним лесам с ружьем, увидел на дереве чью-то старую ловушку-улей, в которую и поселился рой, отпущенный скорей всего нашими святыми пчелами.
Если пчеловод принимался ловить пчелиные рои, то убрать свои ловушки, а тем более вместе о поселившимися там пчелами, он должен был еще по осени. Но что-то случилось – хозяин забыл почему-то о своем деле, забыл в лесу старую ловушку, не проверил ее и не унес домой вместе с пчелами… Кто он этот охотник за роями?.. На ловушке не было никаких отметок на этот счет, и сын Марии Андреевны принес пчел домой, к матери.
Время было уже зимнее, было поздно пересаживать пчел, устроившихся по-своему на зиму, в другое помещение, и найденный в лесу рой оставили в его временном жилище и отправили до весны в подпол – пчел по зиме в наших местах так обычно и берегут: в подполе, рядом с картофелем и овощами.
Зима прошла, пчелы, принесенные из леса, благополучно перезимовали, а с весны пораньше их пересадили в добротный улей. Новоселы согласно приняли новое местожительство, быстро набрали силу, а там и стали роиться – словом, пчелы у Марии Андреевны снова завелись.
К тому времени, как я поселился в деревушке с занятным именем Гора Сипягина, у Марии Андреевны было уже три или четыре семьи пчел. Пчелы работали, носили нектар, одаривали хозяйку чудесным медом, собранном с лугов и лесных полян – самым лучшим русским северным медом с разнотравья, собравшего в себе все силы нашей земли.
Мария Андреевна ходила за своими пчелами, как за малыми детьми, знала, пожалуй, все о своих подопечных и определенно утверждала, что у каждой пчелиной семьи в ее хозяйстве только свой собственный характер. И самым характерным, самым строгим и самым сильным в работе был именно тот, самый первый, ее рой, принесенный из леса – рой, который когда-то отпустила от себя на счастье людям семья святых пчел, поселившихся на месте села Астафьева под кровлей церковного купола. Именно из этого, самого строгого, самого характерного, по словам Марии Андреевны, улья и вышел в конце июня 1993 года тот замечательный для меня рой, который милая женщина подарила мне. Так что и мои все семьи – прямые потомки наших святых пчел, сбереженных самим Богом на счастье людям.
Та, самая первая моя , семья пчел, подаренная мне Марией Андреевной, до сих пор живет в своем улье на 14 рамок, приподнятых над дном не на 25 мм по стандарту, а на все 50 мм. Улей этот достаточно просторный для семьи – семья здесь может набрать большую силу. К улью полагается у меня три магазина с магазинными рамками под мед. И бывало не раз, когда эти мои “святые пчелы” заливали собранным медом и свое гнездо и рамки во всех трех магазинах, установленных сверху на гнездо.
У этой замечательной семьи, у этого улья есть свое имя -“Большой улей”. Улей, где я поселил самый первый рой, подаренный мне “Большим ульем”, я так и назвал – “Первый рой”. Второй рой, отпущенный “Большим ульем”, я посадил в тот самый “Синий улей”, куда когда-то на севере поселил самых первых своих пчел. Ну, а вслед за первым и вторым роем “Большой улей” подарил мне нежданно-негаданно еще и третий рой. Жилища для этого роя у меня не было как следует подготовлено – сам улей я быстро собрал из имевшихся у меня деталей, а вот покрасить не успел. За лето на солнце деревянные детали, из которых был собран этот улей, подрумянились, будто загорели, и улей стал немного рыжеватым – так и остался для меня этот улей -“Рыжим ульем”.
“Большой улей”, “Первый рой”, “Синий улей”, “Рыжий улей” – все они прямые родственники самой строгой, самой характерной семьи, принесенной когда-то из леса. Но так уж получилось, что только мой “Большой улей” сохранил положенное вроде бы ему по наследству – у меня в саду это самая строгая семья пчел.
А вот “Первый рой”, “Синий улей”, “Рыжий улей” куда покладистей – с ними много проще разговаривать-работать. Они поспокойней, не так взводятся, не так быстро приходят в нервное возбуждение…
Хотя бы такой пример… Отобрать мед у “Большого улья”, снять к концу лета магазины с гнезда – это очень ответственная для меня работа: за один подход, чтобы не сердить чересчур пчел, я могу снять о “Большого улья” только один магазин и лишь на следующий день могу снять следующий. А вот снять сразу два-три магазина с “Синего улья” не составляет большого труда – чуть поддымишь пчел дымарем , и они почти сразу уходят из магазина в гнездо.
“Рыжий улей” чуть-чуть построже», но и тут обычно я снимаю все магазины с медом за один подход. “Первый рой” может повести себя по-разному: то пчелы сразу настораживаются , и тут все магазины сразу не снимешь, а то встречают тебя совсем спокойно и почти не сопротивляются твоему желанию снять сразу все магазины с медовыми рамками…
Словом, представители первого поколения, дети, никак не повторяют характера родителя -“Большого улья”.
Отличаются друг от друга эти четыре семьи и склонностью к роению… “Большой улей”, как правило каждый год не роился. Другой раз вместо роения занимался т.н. тихой сменой матки – старую менял на новую, не отпуская роя, не деля семью. Так же не роился каждый год и “Синий улей”, а вот “Рыжий улей” и “Первый рой” роиться были весьма горазды.
Так что у меня, как и у Марии Андреевны, каждая семья обладает своим собственным характером.
В том, что каждая пчелиная семья обладает своим собственным характером, видимо, нет ничего удивительного, если допустить, что семья пчел это не просто некое сборище насекомых, объединенных, например, общей работой, а целостный живой организм со всеми присущими такому организму индивидуальными особенностями,
Мы привыкли обычно иметь дело с живыми организмами, заключенными в конкретную оболочку. Но наличие оболочки, сохраняющей целостность тела, на мой взгляд, еще не самый главный признак рационально организованной жизни. Главный признак единой живой системы – наличие необходимых для поддержания нормального функционирования всех элементов системы широких информационных связей между отдельными элементами организма.
Так каждый элемент ( например, клетка) нашего с вами организма получает всю необходимую ей для жизнедеятельности информацию о жизнедеятельности других элементов организма. Все клетки нашего организма получают необходимое им питание с помощью кровеносной системы, пронизывающей все наше тело. Энергетическую связь всех элементов нашего организма обеспечивает нервная система и т.д. Только при этих условиях каждый из нас как индивидуум может существовать, выполняя положенные ему био-социальные задачи.
А теперь о пчелах – к пчелиной семье…
В пчелиной семье постоянно происходит обмен пищей между всеми, без исключения, членами семьи. С помощью таких пищевых, трофических связей (трофлаксия) все необходимые членам семьи вещества доставляются во все уголки улья – ни одна пчела не оказывается обделенной необходимыми ей питательными веществами (ну, чем ни известная нам кровеносная система!).
Наличие такие трофических связей в пчелиной семье приводит к тому, что у пчелиной семьи вырабатывается присущий только ей особый запах, по которому пчелы безошибочно и распознают членов своей семьи.
Пчеловоды, откачивая мед, обычно не утруждают себя сбором меда от каждой семьи отдельно. А когда такое все-таки происходит, когда мед, если так можно оказать, персонифицируется по конкретным ульям, то совсем нетрудно установить, что меды, собранные разными семьями с одних и тех же растений, будут отличаться друг от друга и по вкусу и по запаху.
Между пчелами в семье установлена и такая информационная связь, которая осуществляется с помощью определенных биохимических реагентов. Так, например, все члены семьи поддерживают связь со своей маткой-царицей посредством т.н. маточного вещества, выделяемого маткой. Пчелы, ухаживающие за маткой, слизывает это вещество, выделяемое железами матки-царицы, и передают его другим пчелам. И пока такой обмен информации существует, пчелы точно знают, что матка жива-здорова. Но стоит матке погибнуть, потеряться, как пчелы лишаются необходимой информации и так именно узнают, что семья осталась без матки-царицы – и тут же принимают решение: вывести, если это возможно, новую матку.
О том, что семья лишилась матки, можно легко догадаться по поведению пчел – в таком случае они ведут себя необычно, беспокойно, выскакивают из летка на прилетную доску, бегают суетливо по стенке улья, возвращаются обратно в улей – это сигнал для пчеловода: матки в семье нет…
Мой хороший знакомый, ученый-медик и прекрасный врач-практик, одержимый к тому же пчелами, глубоко убежден, что пчелы способны воспринимать энергетическое поле людей: поскольку энергетика в семье пчел играет не последнюю роль, постольку, мол, эти насекомые особо чувствуют и энергетику тех живых существ, с которыми им приходится иметь дело…
Пчелы, как принято считать, не знают своих хозяев в лицо, но вот энергетическое поле человека чувствуют и реагируют на вашу энергетику по-разному: человек, спокойный, добрый, не несущий в себе агрессии, пчелам более угоден, чем личность противоположная… Не отсюда ли давно известная и пчеловодам, и людям, живущим рядом с пчеловодами, истина: пчелы ведутся только у добрых людей…
Я не стану утверждать обратное, ибо точно знаю, что к пчелам не стоит близко подходить во взвинченном, нервном состоянии… Мне же хочется утвердить здесь немного иное: по-моему, пчелы, постоянно ощущающие присутствие человека ( безусловно, угодного, подходящего им, не вызывающего у них раздражения своим нервным настроем),ведут себя по отношению к этом человеку куда более покладисто, чем такие же точно пчелы, которых ты посещаешь куда реже.
У меня в саду, за домом, куда обычно никто, кроме меня не заглядывает, стоят два улья, то же прямые потомки моего “Большого улья”. Сами по себя эти пчелы не очень строгие, по крайней мере по характеру, как говорит Мария Андреевна, им далеко до моего “Большого улья”. Но вот что интересно: они куда строже реагируют на мое появление возле их жилищ, чем те семьи, которые обитают в ульях, что стоят у меня в саду и с которыми я волей-неволей постоянно общаюсь.
Эти две семьи моих пчел, живущих в тишине, за домом, один мой товарищ как-то взял да и окрестил “бомжами”: мол, бомжи они у тебя – обделены твоим вниманием по сравнению с другими семьями. Вот и ведут они себя как бомжи – боятся всякого начальства…
Видимо, все именно так и есть на самом деле.
Сами по себе пчелы нашей среднерусской породы хотя и очень уверенные в себе, но в случае необходимости легко взводимые существа, не знающие в этом случае преград. Если пчел-карпаток да и кавказских пчел я бы, пользуясь классической схемой типов высшей нервной деятельности, отнес бы скорей всего к флегматикам, то нашу среднерусскую пчелу приблизил бы все-таки к сильному уравновешенному типу, к сангвиникам.
Вспомните хотя бы страницы нашей древней истории, где рассказывается о том, как русские крестьяне обороняли себя от татар, сборщиков дани… Завидят издали отряд мытарей и тут же к пчелам, к колодам, в которых жили пчелы, и давай колотить по колодам колами… Пчелы взводятся, выскакивают в конце концов из своих жилищ-колод и начинают носиться, разыскивая врага… Крестьяне попрячутся вовремя – их не достать, а всадники на конях тут как тут. Ну, а к запаху конского пота у пчел вообще резко отрицательное отношение (об этом я вам уже рассказывал). Вот и начинается светопреставление: кони бесятся, управиться с такими конями всадники никак не могут, кони несутся прочь от пчел, от деревни. И нашествие врага вроде бы останавливается – спасают все те же пчелы.
Еще один пример того, как пчелы могут другой раз взводиться, теряя на это время реальные ориентиры – уж понесло, так понесло до конца…
Всякий рой, выходя из улья, производит определенный шум-звон, приметный, конечно, не только для человека, но и для пчел всей пасеки. И нередко вышедший из улья рой тут же приводит в возбуждение семьи, еще не готовые отпускать рои. И такие семьи, поддавшись общему настроению, тоже начинают массой выходить из своего улья, порой даже присоединяются к роящимся пчелам, но потом будто спохватываются и чаще всего возвращаются обратно.
Так уж была устроена жизнь наших медоносных пчел: они умеют заготавливать мед, умеют создавать в своем дупле запасы, которыми питаются по зиме и по весне, пока не появится взяток, и потерять этот корм означало погибнуть. А чтобы такого не случилось, свои кладовые надо было уметь охранять. Надо было уметь тут же подниматься по тревоге и всей семьей бросаться на врага. Отсюда и постоянная готовность встать на защиту своего дома и неугасаемый потенциал т.н. агрессивного поведения. И с этим мы обязаны считаться.
Состояние возбудимости, переходящее в хроническое, когда пчел постоянно беспокоят, т.н. постоянный стресс, ничего хорошего не приносит и самим пчелам. Семьи, переживающие часто состояние стресса, гораздо хуже работают, меньше собирают нектара – такие семьи обычно заготавливают меда значительно меньше, чем смогли бы заготовить в обычном состоянии… У думающих пчеловодов давно есть правило: не трогать пчел, не беспокоить особенно их во время хорошего взятка – любое вмешательство в жизнь пчелы оборачивается тут тем, что в этот день пчелы не донесут в улей один, а то и 1,5-2 кг меда.
Сильный стресс испытывают пчелы, когда пчеловод, не желая, чтобы его семья роилась, начинает выламывать (удалять из улья) заложенные пчелами маточники. Обнаружив пропажу маточников, пчелы начинают восстанавливать утраченное и тут могут надолго оставаться в состоянии повышенного возбуждения.
Пчелы, заготавливая мед, складируют его над гнездом, в магазинах. Чем больше над “головой” пчел меда, тем пчела спокойней: запасы меда над гнездом, над “головой” пчел, над будущим зимним клубом – это гарантия благополучной зимовки. И это пчелы, видимо, достаточно хорош знают . Вот почему другой раз не так просто снять магазины с улья, вот почему пчелы особенно не соглашаются с вами, когда вы снимаете последний магазин, прикрывающий гнездо. И если в это время нет уже достаточно хорошего взятка, нет надежды восстановить запасы, ограбленные пчелы начинают разыскивать мед по чужим ульям. Вот тут-то и появляются пчелы-воровки, способные разорить не одну более-менее благополучную семью…
Я уже рассказывал о пчеловодах-кочевниках, которые держат пчел в стороне от своего постоянного местожительства. Такой же пчеловод-кочевник до последних дней держал пчел и в нашей деревушке. Я уже говорил, что после каждого его визита в деревне готовились к нападению растревоженных пчел – наш коллега-кочевник не особенно считался с желанием пчел, тряс свои ульи в любое подходящее для него время и порой очень сильно злил своих подопечных, которые затем начинали устраивать, буквальным образом, охоту за людьми.
Особенно доставалось жителем нашей деревушки после того, как кочевник-пчеловод проводил на своей пасеке т.н. противороевые мероприятия, т.е. выламывал заложенные пчелами маточники и т.п. Но вот заканчивался период роения и наступала пора доставать из ульев мед. Тут уже не мы сами, а наши пчелы могли подвергнуться нападению пчел-воровок, ставших таковыми по воле нашего коллеги-кочевника – оставшись без запасов меда, такие ограбленные пчелы, как правило, тут же принимались досаждать моим семьям. Время это всегда очень тревожное и требующее от пчеловода, желающего сохранить своих пчел, особого внимания: не объявились ли воровки…
Многое из того, что делали в наших местах знакомые мне пчеловоды, я никак не принимал, зная, как обойтись возле ульев без лишней суеты. Вот еще почему и решился я рассказать, как я хожу за своими пчелами, как ищу ответы на те вопросы, которые мои пчелы мне задают… Не знаю, пригодится ли кому-либо мой опыт, но только сам я давно живу по иным правилам, чем те, которые приняты были вокруг…
Одно свое правило я уже определил вслух: не ходить к пчелам тогда, когда они этого не желают!.. Не ходить, не трясти пчел, чтобы не нервировать их, чтобы они могли спокойно работать и не досаждать людям, живущим рядом.
К сожалении, не все даже самые добрые правила мы способны принять для себя… Уж такова порой натура у некоторых из нас, что не доходят до нас даже самые святые, казалось бы, истины…
Этот свой рассказ я начал с описания нашествия клеща варроа, уничтожившего в наших местах почти всех пчел, а далее вспомнил тех пчел, что поселились когда-то под кровлей церковного купола, сохранили здесь себя и выручили наших пчеловодов, потерявших разом своих пчел… Тех пчел, что выручили людей, так и называли святыми, замечательными пчелами. Казалось бы, все это было известно в округе, казалось бы, эта история должна была и дальше оставаться гарантией того, что жизнь святых пчел никто не посмеет нарушить…
Увы, нашлись все-таки среди моих соседей и такие проходимцы, которых не остановила никакая почитаемая миром святость…Занимались эти никчемные людишки всевозможными непотребными делами, какие только можно было придумать… Перво-наперво стали эти выродки спускать воду из прудишек, где водились караси: пророют канаву в насыпе-задруде и вместе с водой устремятся из пруда и жившие здесь до этого рыбы – только собирай добычу.
Разобравшись с карасями, наши душегубы направились к Астафьевской церкви, соорудили лестницу, поднялись на купол, содрали зачем-то со всего купола остатки ржавой кровли и разорили наших святых пчел…
Узнав о случившемся, мои соседи, что поумней, ахнули и вслух заявили, что Бог этих бестий, поднявших руку на церковную кровлю и на святых пчел, обязательно накажет… И не прошло и полугода, как один из участников разбоя попал по суду в тюрьму, а другой, правда, чуть попозже, скоропостижно скончался от страшной болезни… Так что Бог шельму обязательно метит.
С тех пор, как разорили святых пчел, я редко заглядываю в Астафьево, а если и бываю там, то стараюсь не смотреть в сторону церковного купола – в ту сторону, где еще совсем недавно мирно жила отважная пчелиная семья, переживая все выпадавшие на ее долю непогоды, укрывшись от этих непогод всего лишь тонким листом давно поржавевшего кровельного железа…
